Пауль Кёрнер-Шрадер - Дневник немецкого солдата

Из главной квартиры фюрера сообщают о позиционных боях под Ельней.

Позиционные бои! Горька эта капля в чаше беспрерывных побед.

Вот Брест, а вот Ельня. Между ними на карте полоска в палец шириной. Если хочешь дотянуться до восточной границы этого колоссального государства, надо сделать шаг вправо, да еще вытянуть руку.

— Вот это размах! — совершенно безобидно произносит Отто Вайс.

Но его как будто наивное восклицание задевает слушателей за живое: неужели нам предстоит завоевывать все это?

Люди молча смотрят на гигантскую карту и снова вспоминают о позиционных боях под Ельней. Что-то мы не двигаемся дальше.

Доктор Сименс произносит:

— Когда я смотрю на эту карту и думаю, сколько еще народу пройдет через наши руки, мне становится не по себе.

Вернулись санитары, перегрузившие за сутки три эшелона. Они полны впечатлений — наслушались свежих новостей с фронта. В районе Лунинца — болота. Мимо этих болот немцам лучше не ходить, там действуют партизаны.

От такой новости настроение у всех окончательно испортилось.

Раненые говорят, что правильное представление о войне они получили только теперь. Раньше они недоверчиво слушали рассказы отцов о трудных позиционных боях в России. Какие могут быть трудности после столь быстрой и приятной прогулки по Франции, Норвегии и Балканам! Но теперь ясно, что отцы не обманывали. Вот она война, во всех своих страшных проявлениях!

Раненые с ужасом говорят о жизни на передовой, где каждая пядь земли искорежена снарядами и бомбами. Вечером перед тобой роща, утром ее уже нет. Ползли мимо сруба, оглянулись — его снес снаряд. Сегодня запомнили перекресток — хороший ориентир. Завтра на месте перекрестка — изрытая снарядами земля.

А огонь русской артиллерии! О нем люди рассказывают с паническим страхом: о снарядах, дважды падающих в одно и то же место вопреки всем законам физики; о воронках, которые из укрытий превращаются в могилы; об обманчивости затишья; о раскаленной, неожиданно раскалывающейся под ногами земле; о непродолжительности фронтового счастья — сегодня не повезло твоим товарищам, но цел ты, ты цел и завтра, а на третий или четвертый день попадешься сам. Да, это не прогулка по Европе, а страшная война.

Теперь они лежат тут, стонут и жалуются, проклинают и ругаются; они уже никого не боятся, им все равно — только бы все это поскорее кончилось.

Сегодня глубокой ночью у нас поднялся переполох. Было тихо. В открытые окна эвакогоспиталя с улицы доносились приглушенные голоса патрульных.

Внезапно совсем рядом раздался выстрел, другой, третий. Потом началась беспорядочная пальба. Стреляли со всех сторон.

Разобрались только тогда, когда все стихло. Оказывается, в госпиталь пытались пробраться какие-то подозрительные личности. В них выстрелили, они ответили, и началась заваруха.

Возможно, все было и не так. Быть может, «подозрительные личности» померещились часовому, напуганному разговорами о партизанах. Но никому не хочется докапываться до истины.

Утром доктор Сименс снова стоял у карты в комнате для унтер-офицеров. Он искал населенный пункт, только что упомянутый в сводке главной квартиры фюрера. Найдя его, он линейкой измерил расстояние, пройденное войсками за день. Доктор Сименс любит всякие вычисления. Он снова измерил на карте путь наших войск, пройденный ими с начала войны, разделил его на количество дней, прошедших с двадцать второго июня, и, определив среднюю скорость движения, начал искать на карте Владивосток. Измерив расстояние до Владивостока, он установил, что при нынешнем темпе наступления для завоевания всей России нам потребуется восемь лет.

— Это при нынешнем темпе, — сказал Рейнике, когда доктор огласил свои расчеты. — А что будет, если мы и дальше будем напарываться на орешки, подобные Ельне?

— Подумаешь, несколькими годами больше, несколькими меньше, какая разница, — острил доктор. Но тут же, не выдержав, закричал: — Уберите, ради бога, эту карту, иначе я попаду в сумасшедший дом.

Окна нашей канцелярии выходят на дорогу, ведущую на восток. Сотни грузовиков мчатся по ней туда и обратно. Машины высших штабов с опознавательными знаками, ослепительно сверкающими на солнце, проскакивают мгновенно. Медленно катятся тяжело груженные снарядами машины. Навстречу, прижимаясь к обочине, бредут колонны пленных. Из России в Германию гонят табуны лошадей и стада коров. Лошади связаны по четыре в ряд, в каждом пятом ряду солдат-погонщик; из окон госпиталя и из встречных машин на него смотрят с завистью: служба пыльная, но зато в тыл, на родину! Гонят отары овец, стада коров. Все это мешает движению воинских колонн, и потому ругань стоит неимоверная. Разыгрываются такие концерты, хоть закрывай окна. Но жара адская, и мы не можем их закрыть. Может, хоть немного повеет прохладой.