Паскаль Киньяр - Все утра мира

- Но разве в болотной ряске и гусеницах есть музыка?

- Когда я провожу смычком по струнам, я все равно, что рассекаю им мое кровоточащее сердце. Мои занятия - всего лишь строгий уклад жизни, в которой нет места безделью и пустым забавам. Я исполняю не музыку. Я исполняю мою судьбу.

& ГЛАВА 15

Настали смутные времен; с одной стороны были неспокойны Вольнодумцы, с другой - пустились в бегство господа и Пор-Руайяль. Они давно уже намеревались купит остров близ Америки и поселиться там, подобно пуританам, преследуемым за свои убеждения. Господин де Сент-Коломб сохранил дружеские связи с господином де Бюром. Господин Кустель утверждал, будто Уединившиеся простирали свое смирение до того, что предпочли обращение самому слову . На улице Сен-Доминик-д'Анфер дети также величали друг друга и на . Временами один из этих господ присылал за Сент-Коломбом карету, с просьбою играть на похоронах одного из них или же на Темных мессах. В такие дни господин де Сент-Коломб невольно вспоминал свою супругу, обстоятельства, предварившие ее кончину. В душе его по-прежнему жила любовь, которую ничто не могло поколебать. И ему казалось, что он все так же остро ощущает ту любовь, то одиночество, ту ночь, тот холод. Однажды, на святой неделе, сопроводив игрою на виоле Темную мессу в часовне особняка госпожи де Пон-Карре, он собрал ноты и приготовился уходить. Он сидел на соломенном стуле в узком боковом проходе. Виола, убранная в чехол, стояла рядом с ним. Органист и две монашки исполняли новую, незнакомую ему мелодию, которую он нашел прекрасной. Он взглянул направо: она сидела подле него. Он склонил голову. Она улыбнулась ему, слегка приподняла руку; на сей раз она носила черные митенки и кольца.

- Пора домой, - сказала она.

Он встал и, взяв виолу, последовал за нею к выходу в полумраке, мимо статуй святых, облаченных в лиловые мантии. На улице он отворил дверцу кареты, разложил ступеньки и взошел за нею, держа перед собой виолу. Он велел кучеру трогать. Он слышал рядом легкий шелест платья своей супруги. Он спросил у нее, доказывал ли он ей когда-нибудь всю силу своей любви.

- О да, я и в самом деле храню воспоминание о свидетельствах вашей любви ко мне, - отвечала она, - хотя я ничего не имела бы против, выражай вы ее чуточку многословнее.

- Стало быть, вы находили их чересчур скупыми и редкими?

- Они были столь же скупы, сколь и нередки, мой друг, но чаще всего бессловесны. Однако я любила вас. Ах, как мне хотелось бы опять готовить вам персиковый сироп!

Карета остановилась перед их домом. Он вышел и протянул руку, чтобы помочь ей сойти.

- Я не могу, - сказала она.

Его лицо омрачилось такой грустью, что госпоже де Сент-Коломб захотелось коснуться щеки мужа.

- У вас нездоровый вид, - промолвила она.

Он достал из кареты свою виолу в чехле и положил ее на дорогу. Потом сел на подножку кареты и заплакал. Она вышла из экипажа. Он торопливо вскочил и распахнул перед нею ворота. Они пересекли мощеный двор, поднялись на крыльцо и вошли в залу, где он прислонил инструмент к камину. Он сказал жене:

- Печаль мою безгранична. Вы были в праве предъявить мне этот упрек. Но слова не способны выразить то, что у меня на сердце; я не умею изъяснить вам мои чувства:

Он толчком открыл дверь, выходившую на террасу и в сад. Они прошли по лужайке. Он указал пальцем на хижину в развилке шелковицы, со словами:

- Вот домик, в котором я разговариваю.

И он вновь тихо заплакал. Они подошли к белой лодке.

Госпожа де Сент-Коломб села в нее, тогда как он придерживал суденышко за борт, чтобы оно не отошло от берега. Она подобрала платье, стараясь не замочить его на мокром дне лодки. Он выпрямился. Глаза его были опущены. Он так и не увидел, что лодка отчалила. И, помолчав, заговорил вновь, сквозь слезы, текущие по щекам:

- Даже не знаю, как вам сказать, мадам. Прошло двенадцать лет, а простыни нашего ложа все еще не остыли.

ГЛАВА 16

Визиты господина Маре сделались крайне редки. Теперь Мадлен встречалась с ним в Версале или Вобуайене, и их любовные свидания проходили в комнатке деревенской гостиницы. Мадлен все поверяла ему. Вот почему она и рассказала, что ее отец сочинил прекраснейшие пьесы, каких еще не слышал мир, но никому не играет их. Одна называлась "Скорбный плач", другая - "Лодка Харона".

Однажды они сильно испугались. Это случилось в доме Сент-Коломба. Марен Маре намеревался послушать тайком, забравшись под шелковицу, пьесы, о которых говорила ему Мадлен. Марен сидел в зале. Она стояла перед ним. Она подошла вплотную к нему. Ее грудь едва не касалась его лица. Мадлен расстегнула корсаж, приспустила сорочку. Груди ее вырвались наружу. Марен Маре приник к ним губами.