Игорь Симбирцев - ВЧК в ленинской России. 1917–1922 - В зареве революции

Отчасти еще можно понять ликвидацию чекистами тех красных командиров, кто открыто и недвусмысленно выступил вдруг с оружием против советской власти, как Калашников, Найда, Рогов, Лубков или Монстров, здесь есть еще элемент самозащиты в условиях кровавой Гражданской войны. Так под Царицыном был разгромлен отряд взбунтовавшегося против красных анархиста Петренко, до того действовавший в подчинении Красной армии, но ударившийся в грабежи. Петренко сразу после пленения расстрелян ЧК, но в этом хотя бы была суровая логика войны. Так был в Симбирске летом 1918 года застрелен при подавлении «муравьевского мятежа» красный командующий Восточным фронтом Муравьев. Он официально был левым эсером, не скрывал после событий 6 июля своей враждебности советской власти, поднял на нее свои части, арестовал в Симбирске Тухачевского, а сам его мятеж позднее открыл путь в город белым и чехословацким легионерам.

Таким же левым эсером был командир дивизии Сапожков, долго и удачно воевавший на Урале против Колчака, а в 1920 году также открыто развернувший свои части против Советов, его также ликвидировали вместе с большинством приближенных. Сапожков, как и лидер сибирских анархистов-партизан Рогов, даже в той разноголосице платформ и лозунгов отличился совсем уж экстравагантным изложением своей политической цели, он тоже был «За большевиков, но против коммунистов». Кажется, у Василия Ивановича Чапаева в культовом советском фильме была совсем обратная установка, но он хотя бы помнил, что он за тех, где вождем Ленин. Свою же чудную формулу Сапожков объяснял уральским крестьянам выдуманной им же в пугачевской манере байкой, что в Москве РКП(б) раскололась на две фракции «коммунистов» и «большевиков» и первые за тиранию и продразверстку, а вторые вместе с Сапожковым – за простой народ и свободы. Так что анекдотический вопрос дремучего крестьянина в фильме «Чапаев»: «А ты, Василий Иванович, за большевиков или за коммунистов?» – не возник на пустом месте, не придуман режиссерами Васильевыми, он отзвук нашей истории. Оригинальнее «большевиков, которые против коммунистов» вроде Сапожкова и «левее всех левых» вроде анархиста Рогова в своей платформе за все годы Гражданской войны оказался их собрат и народно-партизанский вожак в Сибири Петр Щетинкин. Он руководил крупной Тасеевской группировкой партизан и сражался против белых, но и советскую власть признавал с оговорками, хотя позднее официально вступил в РКП(б) и участи Рогова или Сапожкова избежал. Он после Гражданской войны официально перешел в чекисты, был представителем ГПУ в дружественной Монголии, где и умер в 1927 году. А в эти бурные годы нашей Гражданской Щетинкин своим бойцам и крестьянам в селах вдоль Енисея так излагал поначалу свою политическую платформу: «Я монархист, я за государя императора, я против свергшей его Февральской революции и стоящих за нее разрушителей России – белых Колчака и Деникина». И тут же рассказывал ошарашенным сибирякам: «А вы знаете, что в Москве монархисты во главе с великим князем Николаем Николаевичем Романовым в союзе уже с Лениным и Троцким, и все они с нами за сильную неделимую Россию, а Колчак с Деникиным против нее – они дружки Керенского. Призываю всех православных встать с князем Николаем и Лениным против белых на защиту святой веры и России от поругания кадетами!» Приз за оригинальность политической идеи будущему большевику Щетинкину за всю Гражданскую войну следует отдать безоговорочно. И как только люди того времени в этом потоке идейного бреда со всех сторон вообще умудрялись ориентироваться, когда иные «политики» свою платформу формулировали: «чуть левее правых эсеров и немного правее левых эсеров»?

Можно понять еще ликвидацию тех ультрареволюционеров из красных командиров, кто просто взбесился, не признавал уже никакой власти и творил даже не санкционированные Советами зверства на фронтах Гражданской. Речь о том же Сорокине или сорвавшемся с цепи бравом сибирском партизане Тряпицыне. Он, оставаясь крупным красным командиром (себя при этом именуя то большевиком, то эсером, то анархистом), без приказа пронесся по Амуру, сея кругом смерть и массовые казни, из-за резни тряпицынским отрядом японских граждан в Николаевске-на-Амуре и убийства им же здесь 80 японских солдат у Советской России едва не начался очень несвоевременный тогда вооруженный конфликт с Японией. Сам Ленин телеграфировал своему сорвавшемуся в резню солдату, что убийства японцев необходимо немедленно прекратить, на что в Москву от Тряпицына ушла недвусмысленная ответная депеша: «Тебя самого, Ленин, поймаю – повешу!» С Тряпициным все стало ясно. Обезумевшего Тряпицына тайно захватила вместе с его штабом специально прибывшая команда чекистов и тут же расстреляла партизана-анархиста вместе с его начальницей штаба и любовницей Лебедевой-Кияшко, зверствовавшей в этом походе не меньше своего друга. Во всех таких и подобных им случаях в годы Гражданской войны, как мы видим, происходивших повсеместно от приморских сопок до степей Украины, чекистам обстановка часто не оставляла другого выхода, а подобные жертвы чекистских расправ сами часто ставили себя вне всякого закона.