Ральф Паркер - Подлость союзников. Как Запад предавал Сталина

Такова участь всякой страны, какими бы ни были ее древние традиции независимости, если во главе ее стоят предатели.

Вспоминая все пережитое на Балканах, я говорил себе, что война, которую вели народы против Германии, — это борьба за существование. Нельзя допустить, чтобы Германия победила, — это мне было ясно. Но эта война должна закончиться не только разгромом гитлеризма, но и полным уничтожением фашизма. Народы всех стран должны получить то, что им было обещано в тяжелые дни войны.

Если война не закончится этим, то не будет, не может быть полной победы над фашизмом. Никто не может считать себя свободным и наслаждаться своими правами, пока все люди не будут свободны, в том числе и те, за которыми английские правители колониальных владений не признают права считать себя людьми…

Я был в Англии в то время, когда пришла весть о нападении Германии на Советский Союз. Мне было предложено ехать в Москву корреспондентом «Таймс». И в одно серенькое осеннее утро я покинул Англию и пустился в путь навстречу неизвестному будущему, в надежде найти страну, где, наконец, фашисты встретят настоящий отпор.

В туманной дали исчезли последние неясные очертания портовых сооружений Глазго. Над флотилией царила глубокая тишина. Мы, не торопясь, заняли свое место, как раз позади плавучего бона, и на рассвете обогнули мыс. Двумя днями позже мы вошли под парами в Скапа Флоу — последняя стоянка перед Советским Союзом. Сильный западный ветер волновал море. Временами, после налетевшего шквала, солнце заливало просторную гавань прозрачным сиянием. Мы стали на якорь среди островов, поросших ярко-зеленой травой, но совершенно безлесных. Мягкая волнистая линия холмов спускалась к самому морю. Была какая-то удивительная простота в этой спокойной заводи, где стояло столько больших судов.

Конвой вел суда в Архангельск. В течение двух недель мы жили размеренным ритмом военного корабля. Сначала мы шли по высоким волнам, отчего судно то резко поднималось, то падало; затем мы вступили в полосу тумана. На палубах нарастал лед, и фалы покрылись толстым слоем инея.

Мы подошли к острову Яна Мейена настолько близко, что слышали крики гагар и исландских чаек, похожие на отдаленный шум водопада. Медвежий остров казался с корабля горбатой горой, покрытой снежными разводами. Держа курс на Шпицберген, чтобы избежать германской блокады, мы попали в сильный шторм — судно содрогалось и резко раскачивалось. Сигналы тревоги чередовались с часами настороженного ожидания. И за все время пути — даже когда мы шли всего медленнее — конвоируемый транспорт, казалось, мчался, словно влекомый непреодолимой силой, к месту встречи с советской флотилией на широте бесплодных гранитных скал Мурманского побережья.

На четырнадцатый день мы достигли самой северной точки нашего курса. В этот вечер снежная буря улеглась и показались звезды. Корабль сверкал в своем белом одеянии. По всему небосводу распылялся зеленый свет, словно нанесенный самой тонкой кистью, и тихо трепетал, то вспыхивая, то угасая, как огонь под пеплом. На этом мягком фоне вдруг вырастали какие-то неопределенные, словно хрустальные фигуры, разбросанные как попало по всему небу группами — по три, по четыре.

Это великолепное зрелище северного сияния, представшее нашим глазам как раз в то время, когда мы должны были изменить курс и повернуть к югу на последней части перехода в Россию, необычайно подняло настроение экипажа. Мы были на одном из первых арктических транспортов, и каждый чувствовал, что это далеко не обыкновенное путешествие. Для молчаливых английских моряков, стоявших на вахте, перенесенные нами бури, жестокие морозы, от которых брезентовые чехлы орудий становились твердыми как железо, мины, качавшиеся в проходах между судами, — словом, все препятствия на нашем пути были частью барьера, отделявшего Англию от России.

Английские моряки гордились тем, что с опасностью для себя они открывают этот маршрут для союзников. Много раз во время пути матросы отводили меня в сторонку и признавались потихоньку, как они завидуют тем, кто едет в страну, которая «сумеет как следует проучить этих гитлеровских мерзавцев».

То, что я слышал от английских моряков на пути от Глазго до Архангельска, было отражением настроения английского народа. Если до 22 июня 1941 года было, без сомнения, немало англичан, которые в глубине души считали возможным, что победит Германия, то после нападения Гитлера на Советский Союз, мне кажется, вряд ли многие сомневались в том, что как бы долго ни продлилась война и сколько бы жертв она ни стоила, победа будет завоевана союзниками. Вопреки мнению «экспертов», пророчивших, что Гитлер захватит Москву через полтора месяца, простой народ объединяла вера в непобедимость Советского Союза. Эта почти фатальная вера становилась по временам даже опасной, погружая людей в благодушную дремоту. Те, кто впоследствии приложил все усилия, чтобы оттянуть открытие второго фронта, искусно воспользовались этой общей убежденностью в том, что Россию победить нельзя.