Юлиан Семенов - Без единого выстрела

Рано веселились, рано смеялись эти шведы. Про все написал он, про все. И про адмирала Сьеблада, которому король Карл поручил это дело, и про то, где готовится сама экспедиция и корабли — в Готенбурге. Все написал он, все, что слышал. А чего не мог написать, то додумал про себя. И он бы мог сидеть вот так же, как они, за большим столом, офицер среди офицеров. Так и было до недавнего времени, пока не пришел тот несчастный день и злосчастный залп со шведского фрегата не сломал его жизнь пополам. Уволенный с русской службы с аттестатом и деревянной ногой, он вернулся в Голландию, где не знал бы, чем за-нять себя, если бы верный человек не шепнул ему заглянуть к русскому представителю. Так оказался он снова при деле. А теперь уж, наверное, и при деньгах, За военные сообщения резидент платил щедро, а за такую весть тем паче.

Слишком уж много смеялись шведы, очень уж они веселились. Может., так же смеялись они, когда дали тот злосчастный залп изо всех двенадцати корабельных пушек?

В том же, 1701 году, в самом начале июля, караван купеческих кораблей вошел в устье Северной Двины. Два больших голландских фрегата, один английский и несколько парусников поменьше. Их и ждали и не ждали; летнее время — время навигации, но кто может знать, когда торговые люди пожалуют, может, завтра, а может, на той неделе.

Войдя в устье, корабли стали на якорь, ожидая лоцмана, или «вожа», как звали их в тех краях. Но он, видно, не торопился. Только к обеду от зеленого берега отошла лодчонка и стала приближаться к одному из кораблей. Волна была сильная, и лодка, ныряя носом, двигалась медленно и с трудом.

Приблизившись, легкой скорлупкой она плясала вверх и вниз у высокого борта, и гребцы прилагали все силы, чтобы лодку не унесло прочь или не разбило в щепы, швырнув на корабль. Сверху свесился мокрый от брызг просмоленный веревочный трап. На палубу поднялись трое. Один был велик телом, лохмат и смотрел исподлобья. Именно таким моряки, никогда не видевшие русских, представляли их себе. Другой был постарше, щупл и белобрыс. Третьим оказался толмач. Главным, видно, был второй. Он же и говорил, другой больше молчал либо кивал в знак согласия.

— Счастливо плавать — Рука у щуплого старшего лоцмана оказалась неожиданно крепкой, а пожатие сильным.

— На торговые дела пожаловали?

— Рябов, Дмитрий, — представился тот, что был старше.

— Дмитрий, — буркнул другой.

Толстяк, со шрамом на подбородке, видно, шкипер, протянул руку другому лоцману, но тот только подержал ее в огромной своей лапе и мягко отпустил — боялся не соразмерить силы. «Дикий народ», — подумал толстяк в дружески улыбнулся. Но лоцман не ответил на улыбку и смотрел по-прежнему исподлобья. — Жаль, Алексеича нет, сказал Рябов и зыркнул на толмача. — Толкуй им, чего молчишь? Жаль, говорю я, Алексеича нет нынче. Без Алексеича как корабль провести можно? Он первый лоцман в этих краях. Сорок лет - плавая, каждый камень знал. Без него-то как?

Толмач перевел. Шкипер не понял, к чему бы это.

— Какой Алексеич?

— Какой Алексеич? — перевел толмач.

— Да лоцман, старик. Какой народ непонятливый. Бывало говорю ему: «Алексеич, без тебя-то как жить нам будет?» А он мне...

Толмач переводил. Толстяк слушал, кивал и чувствовал, как голова у него начинает пухнуть.

— А нынешний год у нас такой случай вышел, — не унимался. Рябов. — Приняли мы два парусника, из цезарских земель...

— Любезный, погоди, — перебил его наконец шкипер. — Недосуг нам, скажи ему, — обернулся он к толмачу. — Скажи, что нам дело наше совершить надо. Надо к пристани подойти. Мы хорошо заплатим ему и его товарищу. Да и твоих трудов не забудем. Скален ему.

Рябов и другой лоцман посмотрели на небо, потом в сторону города. Покачали головами.

При нынешнем ветре какой проход кораблям будет? Вот Алексеич, царство ему небесное, бывало, по-над ветром ведет корабль. А сам от берега наискосок, наискосок правит. Вот как! Переведи-ка ему. Может, поймет.

Толстяк понял уже, что судьба, которая до этого сопутствовала их кораблям и всему предприятию, послала лоцманов на редкость бестолковых и глупых. Но, оказалось, не только глупых — к тому же и упрямых. Почему-то они настаивали, чтобы первым шел фрегат с наименьшей посадкой, а последним из трех тот, что сидел ниже всех. В этом не было никакого смысла. Но что этим русским здравый смысл?

Рябов остался на первом фрегате. Другого перевезли на последний из трех, тот, что шел под английским флагом. Остальные парусники должны были замыкать движение.