Пьер Бриан - Дарий в тени Александра

Все это является типичным примером exempla монархической литературы. Именно в таком качестве история Сципиона и юной иберийки фигурирует в сборнике Фронтина [84] II.11.25. , в главе, посвященной "удержанию в рамках долга тех, кто в этом колеблется". Она также присутствует в "Памятных фактах и деяниях" Валерия Максима, в главе, посвященной "воздержанию постоянству" [85] IV.3.1. .

Над подобными наставительными историями время от времени посмеивались, - как, например, Авл Геллий, который предлагал читателям иронические замечания относительно бесконечного повторения такого рода историй в устах тренированных риторов:

"Таким образом можно составить красивую речь: если необходимо кого-то описать как самого добродетельного, то говорят о Публии, первом Африка-не, который... отдал нетронутой ее отцу девушку, в самом возрасте любви, удивительной красоты, дочь испанского дворянина... или о царе Александре, который отказался посмотреть на жену царя Дария, которая была также его сестрой, взятой в великом сражении. Ему говорили о ее необычайной красоте, но он запретил приводить ее к нему... Но эта замечательная речь об Александре и Сципионе позволяет развить дискуссию, поэтому ее используют те, кто в избытке имеет хорошо подвешенный язык и массу свободного времени; нам же будет достаточно сказать только то, что относится к исторической правде (quod historia est)" (VII.8.1-6).

В противоположность этим басням, Авл Геллий цитирует стихи, написанные против Сципиона поэтом Невием:

"Даже тот, кто нередко своею рукой совершает славные поступки, чьи деяния живы и поныне, кто один уважаем многими народами, был возвращен его отцом от его подруги с единственной накидкой!"

И затем он заключает:

"Я полагаю, что именно эти стихи заставили Валериуса Антия иметь о поведении Сципиона совсем другое мнение, чем все другие авторы, и написать, что юная пленница не была отдана ее отцу, вопреки тому, что мы говорили выше, но была задержана Сципионом и использована им для любовных утех".

Он замечает, что поучительные истории об отношениях Александра и жены Дария породили немало сомнений. Отметим, например, что в "Романе об Александре" (II. 17.5), жена Дария остается живой, и, когда посольство Великого царя приходит, чтобы предложить обмен, Парменион настаивает, чтобы Александр принял предложение, выступая с речью, полной цинизма: "Что касается меня, Александр, я взял бы богатства и землю, которые тебе предлагают, и отдал бы Дарию его мать, детей и жену, переспав с нею!" С другой стороны, если, согласно легенде, Статира умерла в родах незадолго до сражения при Гавгамелах [86] Плутарх. Александр 30.1; Юстиниан XI.12.6; см.: Рассуждения у Bodswort. Commentary, I, стр. 321; Heckel, Commentary, стр. 160–161; Atkinson. Commentary, I, стр. 392. , стоит предположить, что отцом ребенка мог быть только Александр. Что бы там ни было, трусость Дария-беглеца яростно осуждается при помощи речей и отношения царевен [87] См. стр. 327–328. , а легенда, порожденная действиями Александра, приписывает Великому царю роль того, кто будет удостоверять подлинность бесподобного мужества его врага.

Эта сцена происходит после объявления о смерти Статиры, которая, согласно другой, более политически корректной версии, "была изнурена усталостью нескончаемого похода и моральными страданиями [88] Квинт Курций IV. 10.19. ... Александр похоронил ее с царскими почестями и оплакивал ее со столь искренней болью, что его человечность заставила сомневаться в его воздержанности, а его скорбь позволила сомневаться в его целомудрии" [89] Плутарх. De Fortuna Alexandri 116 (Moralia 338е); СМ. Квинт Курций IV.10.18–24. . Таким образом, чтобы снять с Александра все подозрения, древние авторы повторно вводят Дария в список актеров. Они намереваются воспользоваться давно известной литературной уловкой, благодаря которой действие переносится в персидский лагерь. Недоверчивый читатель будет, возможно, удивлен, но при этом очарован таким поворотом событий. Он вдруг узнает, что один из евнухов из свиты царицы, по имени Тириот, "воспользовался паникой и стенаниями, чтобы прокрасться через наименее охраняемую дверь, которая располагалась со стороны, расположенной дальше всего от лагеря врагов. Он дошел до лагеря Дария и упал, увидев часовых, которые отвели его, стонущего и в разорванных одеждах, в палатку царя. Едва увидев его, Дарий почувствовал тысячи мрачных предчувствий" [90] Квинт Курций IV.10.25–26; см.: Плутарх. Александр 30.2 (Tiraos). . Проинформированный о печали, проявленной Александром, и завидуя молодости своего противника, царь утверждает, что подобные страдания, по его мнению, свидетельствуют о позорной связи между Статирой и ее победителем. Он допросил евнуха. Царю пришлось принять неизбежное, результатом которого была его мольба: "Боги моей родины, укрепите вначале мой трон; а затем, если моя судьба бесповоротно решена, сделайте так - я умоляю вас об этом - чтобы царская власть над Азией перешла к столь справедливому врагу, к победителю, к врагу столь сострадательному!" [91] Квинт Курций IV.10.13–34; Плутарх. De Fortuna Alexandri. 116 (338EF), Александр 30; Юстиниан XI. 12.6–8; Арриан IV.20.1–3.