Вольдемар Балязин - Семнадцатый самозванец

Под стать собравшемуся в кабачке обществу была и подаваемая на столы снедь. Для неверных - "райя" - мясо, рыба и птица, к которым прикоснулся бы не всякий мусульманин, пироги, подземные италийские грибы - тартуфолли, свернутое в длинные тонкие трубочки тесто - макарони, обжигающий горло джин. Для сыновей пророка - сладкий сок винограда - пекмэз, кипрские, ионические и анатолийские вина, вяленая баранина - пастырма, терпкая густая похлёбка - чорба, круглый мягкий хлеб - сомун и тающая во рту пастила лукум.

Остановившись у двери, Тимоша оглядел зал и заметил за одним из столов свободное место. Заняв его, он жестом подозвал худого, черноглазого хлопчика - чухадара, прислуживавшего гостям, и тот мгновенно остановился перед новым посетителем.

Перемешивая русские, болгарские и турецкие слова, Тимоша вопросил вина, лепёшек и мяса. Сидевший напротив него черноволосый, бородатый здоровяк спросил Тимошу по-болгарски:

- Откуда ты, друг?

Тимоша за два года жизни в Рильском монастыре выучился болгарскому языку почти как русскому и потому с радостью отозвался на приветливые слова. О себе сказал немного: жил когда-то в России, потом - в Болгарии. Теперь вот - в Цареграде.

Бородач засмеялся:

- Вижу, что ныне живешь ты в Византии, по вашему - Цареграде, а по-гречески в Константинополе.

А о себе бородач сказал, что он капитан небольшой фелюги, принадлежащей монашескому братству, расположенному на полуострове Агион-Орос.

- Где это? - спросил Тимоша.

- Совсем близко. При попутном ветре два дня пути. Как выйдешь из Дарданелл, то держись на закат, оставляя справа по борту остров Самотраки. А прошёл Самотраки - полпути позади.

- И что ж это за монахи? - снова полюбопытствовал Тимоша.

- Православные, греческого закона, - ответил бородач.

- И много их?

- Двадцать монастырей на Агион-Оросе - наш - болгарский хиландарским называется - есть греческие, армянские, есть и русский Пантелеймонов монастырь.

- Ох, ты нечистая! - смеясь воскликнул Тимоша. - Так ведь это ты мне про Афон рассказываешь!

- Верно, - улыбнулся бородач, - про Афон. На этой горе и стоят монастыри, да только наша-то гавань вдали от лавры и других обителей, потому я тебе о Святой горе ничего и не сказал.

- Про Афон какой русский не знает! - воскликнул Тимоша. - А вот когда услышишь иное название, не сразу и в голову придет, что Агион-Орос и Афон одно и то же.

Разговорившись, Тимоша и Христо, - так звали приветливого болгарина выпили не одну корчагу вина, прежде чем покинуть корчму.

Хорошо было на душе у Тимоши - легко: встретил он доброго человека, простосердого, без злобы и хитрости. И разговор был хорош, и вино - по вкусу. Оттого, видно, и не заметил, как заснул - прямо за столом. Проснулся - нет Христе. Да и народу тоже почти никого нет.

Тимоша расплатился и вышел из корчмы на вольный воздух.

Тучи клубились над Истамбулом. Сырой и холодный северо-западный ветер - караель - дул с Золотого Рога, жалобно и тоскливо посвистывая в паутине корабельных вант. Скрипели, покачиваясь, старые расшивы. Хлопали мокрые паруса, шуршал по стенам сараев долщь.

Тимоша не услышал, как подкрались сзади. Почувствовал только тупой тяжелый удар по правому плечу. Увидел: падающее назад небо, качающиеся мачты, стоявшего рядом парусника, двух лиходеев, застывших в ожидании и тревоге.

Едва коснувшись земли, Тимоша вскочил и что было силы ударил ближнего к нему злодея в лицо кулаком. Слышно было, как лязгнули у бусурмана зубы, и он мгновенно рухнул наземь, выронив из руки медный пест, каким бабы толкут в ступе зёрна.

"Ах вот чем ударил меня, разбойник" - мелькнуло в голове у Тимоши, и он потянулся за пестом, но, не успев разогнуться, почувствовал страшный удар ногой в лицо и упал ничком на мокрую землю, ничего не видя и не слыша.

* * *

- Ты, господин, шибко радоваться будешь, - говорил следующим вечером Зелфукар-ага дьяку Кузовлеву. - Сегодня ночью мои люди вора Тимошку в корабельной гавани подсидели, а подсидев - повязали.

- И где ж вор ныне? - не удержавшись, вскричал Кузовлев.

- В Семибашенном замке вор. Чуть-чуть не насмерть зашиб вор честного человека: четыре зуба выбил вор и окроме того лежит побитый им человек, будто мёртвый, руками-ногами не шевелит, и говорить не может.

- Казнят подыменщика? - с надеждой спросил Кузовлев.

- Всё в руках аллаха, - уклончиво ответил Зелфукар-ага, но подумав, добавил:

- Найдёте для судьи казны довольно - казнят, а не найдете - будет сидеть в нятстве, пока не выкупят сообщники.