Вольдемар Балязин - Семнадцатый самозванец

Кисель показал рукой на дверь в соседнюю комнату. Сам дверь распахнул, пропустив князя впереди себя. Сел на лавку сбоку, Тимошу посадил под образа. Погладив усы, начал тихо:

- Позвал я тебя, князь, по спешному делу. Через час пойдет в Варшаву гонец с письмами к панам сенаторам. Одно письмо - о тебе. Не лучше ли это письмо послать с верным человеком особо?

Правый глаз у князя Ивана Васильевича стал чуть косоват; задумался князь.

- У меня, Адам Григорьевич, два верных человека. Известный тебе дворянин Константин Евдокимович, да чаю я, ещё и ты.

Не остыл ещё Тимоша от недавнего разговора - держал на Киселя сердце.

"Экой наглец", - подумал Кисель. Однако ответил сдержанно:

- Я, князь, только моему королю да церкви православной верный человек. А тебе - лишь доброхот, покуда готов ты служить нашему делу и вере наших отцов.

Тимоша понял, что перегнул палку, поставив Костю и Киселя на одну доску, а себя против них возвысив.

Здесь, Тимоше на удачу, появился казачок с серебряным подносом, с серебряными; же сулеёй и стопками.

- Стало быть, и думать нечего, - ответил Анкудинов с улыбкой. - Коли нужен верный человек, хоть и один он пока что у меня, бери его, Адам Григорьевич, и любой твой наказ он исполнит как мой собственный.

- Добре, князь, - ответил Адам Григорьевич, наливая в стопки душистое ренское. - Вели своему человеку быть в канцелярии, зад только мы с тобой угощаться кончим.

* * *

Костя выехал в Варшаву вместе с гонцом пана Адама - пожилым, молчаливым казаком по имени Силуян - лишь только взошло солнце. Шли они одвуконъ, ведя в поводу сменных лошадей.

Киев проехали быстро. В девять часов утра - по летнему времени в самую обеденную пору - гонцы остановились у ручья, на опушке соснового бора. Неподалеку от них на большом панском поле жали хлеб мужики и бабы. Солнце взошло уже довольно высоко. Становилось жарко.

Костя и Силуян расседлали коней, разулись, положили под голову сёдла и с наслаждением вытянули ноги. Расстелив чистый холщёвый плат, Силуян разломил хлеб, отрезал два куска сала, достал из тороков кисет с солью и походную деревянную сулею с водой, похожую на сырный круг. Молча сжевали гонцы мягкий падучий хлеб, розовое твёрдое сало и прилегли снова набираться сил перед дальней дорогой.

Костя закрыл глаза и вновь возникло перед ним все, что увидел он, выехав из Киева.

Увидел дорогу - широкую, пыльную, серую. Желтые хлеба, зеленые травы. Полуголых, черных от загара косарей, белые платочки жнущих баб. Верхоконных панских надсмотрщиков, что медленно, как бы задремав в сёдлах, переезжали с покоса на ниву и с нивы на покос. Шла вторая половина июля - самое страдное время на Украине, когда кончается первый покос и начинается жатва.

"До солнца пройти три покоса, ходить будет не босо", - вспомнил вдруг Костя нивесть откуда всплывшую пословицу и подумал: "Здешние мужики до солнца по пять покосов проходят, да все почти босы, лапти и то не на каждом, а постолы на одном из десяти".

И снова всплыли перед взором Кости дорожные картины... Карета с гербами, с гайдуками на запятках, окруженная дюжиной всадников. Бредущие по обочине слепцы-нищие, серые и пыльные, как дорога. Вереница возов, груженных глиняными горшками - "писанками", что везли на продажу в Киев коричневолицые синеглазые гончары... Брели по дороге странники - с высокими посохами в руках, с котомкою за спиной. Брели монахи - босые, в выжженных солнцем рясах, подпоясанные веревками, с бренчащими медными грошами кружками на поясе-. Твердо вышагивали солдаты, неся на плече алебарды, с навешанными сапогами, шлемами, кирасами.

Ехали в повозках хитроглазые торговцы, утомленные долгой дорогой ямщики. Скакали надутые спесью паны, окруженные толпой загонной шляхты пьяной, горластой, - в латаных сапогах, проносившихся до дыр кафтанах, и если бы не усы в три вершка, да не сабля - не отличить пана от хлопа.

Проезжали сумрачные, влитые в седла гонцы, с сумками через плечо, в кожаных штанах, в шапочках с коротким пером. Гнали по дороге круторогих волов, блеющих, суетящихся овец, изможденных острожников, иссушенных зноем и голодом пленных татар и казаков. А вокруг шумели хлеба и травы, пели птицы и жужжали шмели. Пчёлы несли мёд и земля дарила людям наливающиеся соком яблоки и черные ягоды черешен и вишен. И тучные волоокие коровы копили жирное молоко, и кричали в перелесках птицы. И всего было довольно вокруг, ибо земля была черна и масляниста, трава высока и хлеба густы. Да только мужики и бабы, что работали вдоль дороги, показались Косте ещё беднее, чем те, что встречались ему у Москвы или возле Вологды...