Вольдемар Балязин - Семнадцатый самозванец

- Можно и поговорить, только для начала недурно бы знать - с кем?

- Государев посол, стольник Герасим Сергеевич Головнин мое имя, важно ответил чернобородый.

"Вот, значит, кто это", - подумал Костя. Однако испуга не почувствовал: что могли сделать ему царские холопы в чужой земле, где люди жили по иным законам? А те законы скорее помогали ему, Косте, чем мешали.

- Нам, Костка, - оставив вдруг насмешливое величанье Конюхова Константином Евдокимовичем, зло и грубо проговорил Головнин, - о воровстве твоем известно довольно. И ежели ты соучастника своего Тимошку изловить нам поможешь, то будет тебе от государя прощенье, а от меня - награда.

- Не понимаю я, о ком ты говоришь, стольник Герасим, - ответил Костя спокойно.

- О подьячишке худом, воришке Тимке, что выдает себя за великородного человека - князя Шуйского, вот о ком говорю я, - ответил Головнин.

- Не собрал бы ты вокруг себя полдесятка холопей, набил бы я тебе рожу, - сказал Костя хрипло и, повернувшись, хотел было пойти к двери, как все, кто в избе был, тотчас же набросились на него и, повалив на пол, стали вязать. Хоть и силен был. Костя, но с такою оравой сладить и он не мог. Кричал только:

- Малоумные! Нешто вы на Москве? Кто же вам волю дал честного человека вязать и бить?

Головнин пнул связанного в бок сапогом и велел посадить его в молитвенный амбар: там и решётки на окнах были прочнее, и замок поувесистей. А чтоб не привлек криком кого из посторонних, велел сунуть в рот ему кляп.

Костю, как мешок, перетащили из избы в амбар и кинули на голый пол. Он долго ворочался и извивался, пытаясь развязать хотя бы руки, но только к утру сумел вытолкнуть изо рта тугую мокрую холстину, и подкатившись к окну, громко закричал, призывая на помощь.

Однако в амбар прибежали не те, кого он ждал, а поп Емельян с холопами. Сев на него верхом, они снова затолкали Косте выплюнутый на пол кляп и привязали для верности к столбу, подпиравшему потолок амбара.

В суматохе дверь амбара осталась раскрытое настежь и несколько человек, из тех, что жили на постоялом дворе, привлеченные криками, заглянули внутрь.

Их лица - испуганные, удивленные, с растрепанными со сна волосами как во сне промелькнули перед Костей. Однако среди них он увидел и хорошо знакомое лицо своего нарвского знакомца и приятеля Петра Белоусова.

* * *

Через час стражники стокгольмского губернатора вызволили Костю из неволи и привезли к канцлеру Акселю Оксеншерне.

Канцлер, выслушав Костю, велел ему идти куда угодно, однако сказал, что со дня на день его вызовут на суд и Косте нужно будет снова повторить все здесь сказанное.

Конюхов ушел, а канцлер велел привезти к нему московского посла. Однако Головнин сказался больным и к канцлеру не поехал. Тогда Оксеншерна велел передать Головкину, что королева не сможет принять царского посла, пока он не побывает у канцлера.

Головнин для приличия проболел ещё день и после этого явился к Оксеншерне.

Старый дипломат, сухо поклонившись, сказал:

- Я прощу вас, господин посол, объяснить мне, что произошло три дня назад в церкви русского гостиного двора.

- Я не поп, - ответил Головнин насмешливо, и что в церкви бывает - не всегда знаю. Оксеншерна вспыхнул:

- Тогда я скажу, что там случилось. Вы схватили вольного человека и, повязав веревками, кинули его в церковь.

- Вора мы повязали, боярин Аксель, нашего государя супостата, произнес Головнин таким тоном, каким говорят с непонятливыми детьми.

Оксеншерна, раздражаясь, проговорил:

- В королевстве Шведском и в иных христианских государствах послы, представляющие персону своего государя не могут вести себя как лесные разбойники. В каждой стране есть свои законы и их следует соблюдать. Что было бы, если бы шведский посол в Москве обманом заманил к себе на подворье какого-либо человека и там стал бить его и мучить?

Головнин искренне не понимал, чем недоволен канцлер и, возражая, говорил:

- Боярин Аксель! Пойманный нами человек - худой подписок, дурной человечишко, вор, тать и нашего государя супостат. От него и в свойской земле можно ждать многого убийства и воровства. И мы его взяли, чтобы и свейским людям тот вор, какого дурна не учинил. И тебе бы, боярин Аксель, за то наше дело нам следовало спасибо сказать, а ты вора выпустил, а мне, государеву послу, говоришь непонятные слова и чинишь великую досаду.

Оксеншерна, махнув рукой с раздражением, ответил, что скоро в Стокгольм приедет королева и сама решит это дело.