Гровер Ферр Array - 1937. Правосудие Сталина. Обжалованию не подлежит!

Поэтому слова Поспелова правильны с обывательской точки зрения: шпион, действительно, это тот, кто шпионит; кто готовит и совершает акты террора, тот террорист. Но Поспелов не прав, когда он пытается убедить слушателей, что признания Бухарина и Рыкова лживы, а, вынесенный им приговор неправомочен. Более того, в записке вопрос был задан про «Бухарина и других» (т. е., по-видимому, других подсудимых процесса 1938 года), а Поспелов в своем ответе ограничился именами только Бухарина и Рыкова.

Кто-кто, а участвовавшие в конференции историки (и вслед за ними, конечно, Коэн) не могли не обратить внимание, как Поспелов уклонился от прямого ответа на важный для их профессии вопрос: что следовало бы прочесть для углубленного знакомства с темой? То, что им довелось услышать от Поспелова, — дескать, «достаточно внимательного изучения документов XXII съезда КПСС», — понимать нужно так: и не надейтесь, что вам позволят познакомиться со следственными материалами по делу Бухарина!

Каждый из читателей вправе спросить: почему же так? Не потому ли, что источники такого сорта могли бы скомпрометировать хрущевскую линию в отношении Бухарина, Сталина и, быть может, кого-то еще? Кто говорит правду, тому нечего скрывать.

Как стало ясно сегодня (и о чем совсем нетрудно было догадаться в 1973-м), Поспелов доподлинно знал, «где собака зарыта». Именно он готовил как первый из проектов, так и сам доклад о «культе личности» для Хрущева. Ему поэтому как никому другому было известно, что хрущевское выступление на закрытом заседании XX съезда — не просто поклеп на Сталина, а речь, буквально сотканная из лжи!

На сегодняшний день нет доказательств, которые могли бы снять с Бухарина вину, оспорить обвинения, выдвинутые против него другими подсудимыми на процессе, либо признать несостоятельными его собственные признания вины, повторенные несколько раз — в том числе, как следует заметить, в написанном уже после процесса и адресованном в Верховный Совет ходатайстве о помиловании.

Но верно также и то, что Поспелов исходил из невиновности Бухарина и Рыкова, предвосхитив тем самым их «реабилитацию», которая состоялась спустя 25 лет, в годы горбачевской перестройки.

Но доказательств ложности выдвинутых обвинений как не было, так и нет. Хрущев и его приспешники просто декларировали невиновность многих из осужденных. Мошенническая природа «реабилитационных» справок теперь очевидна, — по крайней мере в отношении лиц, осужденных на московских показательных процессах. А, кроме того, сегодня имеется множество архивных свидетельств, подтверждающих фактическую виновность этих подсудимых.

Уместно спросить: почему Коэн или многие другие историки в некоторых случаях берут «просто на веру» то, что говорит Советское правительство? Бывало ли так, что они «доверяли» правительству Сталина? Конечно, нет! Тогда почему они «верят» режиму Хрущева?

Ответ очевиден и мог бы звучать, к примеру, так: «Принимайте за истину хоть заявления Советского правительства, хоть выдуманные мемуаристами небылицы, хоть иные измышления, главное — чтобы они оставались в рамках приемлемой парадигмы». Такие исследования и не предполагают поиска, собирания и беспристрастного анализа исторических свидетельств. В таких случаях мы имеем дело, скорее, просто с подбором подходящих документов, способных подкрепить чьи-то предвзятые представления о прошлом. Можно, например, решить заранее, что Бухарин ни в чем не виноват, и какие-то подтверждения тому обязательно да найдутся.

По словам Гетти, некоторые мемуаристы утверждали, что оппозиционные Сталину группировки действительно существовали, что осужденные и расстрелянные командиры Красной Армии были на самом деле виновны и что кое-кому из заговорщиков удалось избежать разоблачения и ареста. Но все эти источники используются историками крайне редко.

Почему? Трудно избежать впечатления: потому лишь, что такие мемуарные свидетельства плохо согласуются с господствующей парадигмой и не только сильно усложняют ее, а грозят поколебать самые основы.

Вдобавок к бездоказательным заявлениям о невиновности лиц, осужденных на московских процессах, Коэн то и дело принимает за истину другие ложные положения. Вот одно из них: долгое время Сталину-де противостояла группа «умеренных» лидеров в Политбюро.

В действительности до сих пор так и не появилось доказательств наличия в Политбюро некоего «блока умеренных», который якобы противостоял Сталину. Доказательств существования «умеренных» не было и тогда, когда Коэн писал свою книгу. Сама же идея такого «блока» позаимствована у Бориса Николаевского и стала стержнем интерпретаций событий 1930-х годов. [233]