В Коковцев: Из моего прошлого 1903-1919 годы (Часть 3)

Так было, {183} например, с известным инцидентом о Белостокском погроме, весть о котором дошла до Думы раньше того, что недавно назначенный Гродненский губернатор Кистер, не то по неведению, не то по каким-либо иным основаниям счел себя обязанным сообщить о происшедшем Министру Внутренних Дел, узнавшему о нем из заявления, поступившего в Государственную Думу. Губернатор выехал даже на место только после того, что Министр предложил ему по телеграфу сделать это, и положение Столыпина в Думе было, конечно, самое неприятное.

Те же губернаторские донесения составляли совершенно неизбежно предмет постоянных обсуждений в Совете Министров. Перед Советом сразу же встал во весь рост вопрос о том, что делать.

Как бы ни был разнохарактерен состав нового кабинета, в его среде не было, да и не могло быть ни малейшего оттенка разноречия в ответ на этот вопрос. Перед Советом был выбор только одного из двух путей: либо ясно встать на путь подчинения требованиям Думы, либо сопротивляться им и прямо и решительно выяснить точку зрения правительства на заявленные требования. Я должен совершенно добросовестно и определенно сказать, что ни Горемыкин, ни Столыпин ни разу не говорили о том, какие указания давал им Государь по поводу чтения губернаторских донесений. Меня лично Государь в первые дни деятельности Думы ни разу не вызывал к себе, а очередные мои доклады были в эти дни очень редки, и я даже не припомню ни одного доклада, который бы я имел до дня непосредственно предшествовавшего выработки Советом текста правительственной декларации.

Все мы были совершенно солидарны в том, что уступка натиску Думы просто недопустима, и в этом отношении самые убежденные противники нового строя по складу своих убеждений как Ширинский-Шихматов и Стишинский, также как и поборники идеи полной готовности правительства идти навстречу новым течениям, если только они не находятся в непримиримом несогласии с только что дарованными России основными законами и обеспеченными ими прерогативами Верховной власти, - а в числе их был, пожалуй, на первом месте покойный Столыпин, не говоря, о мне самом, потому что я никогда не имел и в мыслях отступать в чем бы то ни было от изданных новых законов н был полон самой широкой готовности идти навстречу честного выполнения их, - все мы ясно сознавали, что борьба неизбежна, и что никто из нас, не нарушая своего долга {184} перед Государем и перед страною, не имеет права отойти от тех трех основных положений, разрушение которых было поставлено задачею первых думских выступлений.

Я разумею: отмену права собственности на землю, в порядке принудительного отчуждения земли, для передачи ее крестьянству; отмену основных законов в смысле перехода власти из рук правительства, ответственного перед Монархом, и замену его правительством, ответственным перед народным представительством и назначенным из его состава, и захват всей власти управления народным представительством.

По этим основным положениям между нами не только не было никакого разногласия, но даже они не составляли предмета какого-либо спора, либо продолжительного обмана мнений. Справедливость заставляет меня прямо сказать, что никто из крайних представителей так называемого правого течения не имел надобности поднимать своего голоса в Совете, и никому из поборников более умеренного течения не приходилось убеждать других в своих взглядах, и все мы были безусловно солидарны в том, что адрес Думы на имя Государя, в ответ на произнесенную им тронную речь, безусловно неприемлем и должен сопровождаться правительственной декларацией, содержащей в ceбе две исходные мысли: незыблемое охранение вновь установленного порядка, с неприкосновенностью права собственности и полную готовность правительства идти навстречу пожеланий народного представительства, в области усовершенствования нашего законодательства и насаждения принципа законности в деле государственного управления. Совету не пришлось долго рассуждать над содержанием декларации. Я не могу сказать, кому именно принадлежит ее первоначальный, черновой набросок, был ли он лично составлен Горемыкиным, чего я не думаю, или принимал участие в его составлении кто-либо другой, но думаю, что два лица играли существенную роль в этой работе. А именно: по существу - Столыпин, а по редакционной отделке ее - Щегловитов. На мою долю не пришлось в этом отношении никакого активного участия.

Мне пришлось только встретиться с этим вопросом за два, или за три дня до внесения декларации на рассмотрение Думы, когда Государь заговорил со мною на моем очередном докладе перед самым днем 13-го мая.