В Коковцев - Из моего прошлого 1903-1919 годы (Часть 3)

От себя {204} Столыпин оказал мне только: "теперь нам недолго ждать, так как я твердо решил доложить Государю на этих же днях, что так дольше нельзя продолжать, если мы не хотим, чтобы нас окончательно не захлестнула революционная волна, идущая на этот раз не из подполья, а совершенно скрыто из Думы, под лозунгом народной воли, и если Государь не разделить моего взгляда, то я буду просить Его сложить с меня непосильную при таком колеблющемся настроении ответственность".

На мой вопрос рассчитывает ли он провести роспуск без особых потрясений и волнений и как смотрит он на возможность поддержать порядок в провинции, он ответил совершенно спокойным тоном, что за Петербург и Москву он совершенно уверен, но думает, что и в губерниях не произойдет ничего особенного, тем более, что из самой Думы до него доходят голоса, что немало количество людей начинает там понимать, какую опасную игру затеяли народные представители, и в числе главарей даже кадетской партии есть такие, которые далеко не прочь от того, чтобы их распустили, так как они начинают понимать, что разбуженный ими зверь может и их самих смять в нужную минуту.

Он просил меня только не говорить никому о его взгляде на положение и, расставаясь, спросил, может ли он рассчитывать на мою помощь, если на его долю выпадет тяжкая доля нести и далее ответственность за дело. Из его слов я не мог вывести заключения о том, был ли уже с ним какой-либо разговор по этому поводу и ответил ему только, что попавши на страду не по моей воле, я не намерен дезертировать по моей инициативе, но буду очень счастлив, если ему или иному преемнику Горемыкина покажется, что для новых песен нужны новые люди, а не те, которые привыкли к иным условиям деятельности.

После такого моего ответа Столыпин спросил меня, может ли он говорить со мною вполне откровенно и надеяться на то, что вся наша беседа останется строго между нами, тем более, что она может и вовсе не иметь практического значения, и ему было бы совершению нежелательно, чтобы у кого-либо сложилось представление о том, что он ведет какую-либо личную политику или строить свои предположения на которые он никем не уполномочен.

Я ответил ему, что самое обращение ко мне, не вполне мне понятно. Если он мне доверяет, то в этом доверии он сам {205} найдет ответ на собственный вопрос, если же полного доверия нет, то простое мое обещание мало поможет делу. Он сказал мне, что я совершенно прав, и ему не следовало ставить мне такого вопроса, который может даже представиться мне обидным, и просить меня извинить его за его неуместность.

После такого вступления Столыпин сказал мне, что, не будучи посвящен во все петербургские течения, он встречается за последнее время с целым рядом заявлений, по-видимому, находящие себе сочувственный отклик и в Царском Селе о том, что вина в ненормальном отношении между правительством и Думою лежит главным образом на самом составе Правительства, совершенно чуждом общественным настроениям, не считающимся с ними и даже, отчасти, непосредственно враждебным им.

Ему указывают со всех сторон, что личность Горемыкина, как Председателя Совета Министров, встречает решительно везде самое недвусмысленное осуждение. Ему никто не верит, ибо все знают его величайший индеферентизм и даже цинизм, его угодливость всякому заявлению Государя и нескрываемое им самим отношение к Его власти, как непререкаемому для него закону, устраняющему самое право его, как первого Министра, в чем бы то же было, противоречит Его воле, а тем более ставить Его перед необходимостью считаться с определенным взглядом Совета и входить в недопустимый конфликт с ним. Ему указывают далее и на других министров, совершенно непонимающих необходимости считаться с совершившимися переменами в государственном строе, и все более и более выдвигают перед ним необходимость подумать о таком Министерстве, которое было бы составлено из людей, успевших снискать себе всеобщее уважение, несмотря на их бюрократическое прошлое, так и из людей близких к общественным кругам и пользующихся в оных прямыми симпатиями, - разумеется если только этот тип людей одновременно вполне сознательно и добросовестно принимает новый государственный уклад и готов честно служить ему.

Ему показалось даже однажды, что и Государь находит в такой мысли много справедливого и даже, как передавал ему А. С. Ермолов, и сам был недалек от того, чтобы допустить ее осуществление, если только Он видел бы из каких элементов можно составить такое, как он назвал "коалиционное" Министерство. По его словам, та же мысль проникла и в круги Яхт-клуба и развивалась там на {206} все лады Великим Князем Николаем Михайловичем, прямо заявлявшим, что она нравится Государю и встречает только упорнейшее сопротивление не только лично в Горемыкине, но и во всем прежнем ото окружении по Министерству Внутренних Дел. Столыпин прибавил, что ему не раз уже дано было понять, что, вероятно, Горемыкин останется весьма недолго и ему, Столыпину, не миновать быть его преемником, так как при современном общественном настроении и при том, что каждую минуту можно ждать самых резких вспышек, естественно, что никто другой, как Министр Внутренних Дел, должен быть Председателем Совета Министров. Раздумывая над таким состоянием умов, Столыпин спросил меня, как смотрю я на возможность для меня оставаться в составе такого коалиционного Министерства, потому что он считает совершенно невозможным, чтобы я не вошел в его состав, но он безусловно убежден, что никто из общественных деятелей не поднимает и тени возражения против моего сохранения портфеля Министра Финансов.