Артур Конан-Дойль: Из камеры No 24

Я видел дом, проходя мимо, и мне даже пришло в голову, что в него очень легко пробраться чрез окна подвального этажа и чрез стеклянные двери. Эту мысль я прогнал от себя; а вот теперь кабатчик снова напомнил о ней своими рассказами о богатствах поместья. Я слушал, ничего не отвечая. А рассказ все вертелся на том же.

"В молодости он был бедняком, так можете себе представить, каков он теперь. Ну, из своих денег он сумел сделать кое-что хорошее".

"Что же он мог сделать хорошего, если он их не тратит? " - спросил я.

"Деньги ему купили самую красивую жену во всей Англии. Вот вам и вышло хорошее. Только она думала, что будет их мотать, а дело-то повернулось совсем иначе".

"Кто она была раньше?" - спросил я для того, чтобы просто что-нибудь сказать.

"Раньше она была как есть ничто, пока старый лорд не сделал ее своею леди. Приехала она из Лондона, и говорили, что раньше была там в каком-то театре, только подлинно-то никто этого не знает. Старый лорд целый год был в отъезде, а когда вернулся, так с ним приехала и молодая жена. С тех пор она тут и живет. Стефан, старый дворецкий, рассказывал, что в доме-то она первое время была словно огонек. Но от грубости мужа, от постоянного одиночества, - он терпеть не может никаких гостей, - да от его язвительности - язык-то у него словно у шершня жало, - вся жизнь из нее теперь ушла; стала она бледная да молчаливая; бродит бедняга по парку одна-одинешенька. Говорят тоже, что она другого любила и только на богатство польстилась; а теперь вот и сокрушается, что возлюбленного она потеряла да и богатства не приобрела".

Вы представляете себе, как мало было для меня интересно слушать про ссоры лорда со своею леди. Какое мне было дело, если она ненавидела звук его голоса, а он, чтобы досадить ей, обвинял ее во всяких низостях и говорил с ней так, как не стал бы говорить и со своими слугами. Хозяин все это мне рассказал да много еще и другого такого же, о чем я теперь уж не помню; не мое это было дело. А вот о чем я хотел услыхать, так это где и как лорд Маннеринг держит свои деньги. Акции да текущие счета - ведь это только одна бумага, с которой больше беды, чем пользы. Вот золото да камни драгоценные - из-за этих можно пойти на риск. И, словно отвечая на мои тайные мысли, хозяин начал рассказывать, что у Маннеринга есть целое собрание золотых медалей, самое дорогое на всем свете, и что если бы все эти медали в мешок положить, так самый сильный во всей округе человек не смог бы их поднять. Тут позвала его жена, и оба мы пошли спать.

Не в оправдание себе, сударь, скажу, а для того только, чтобы вы заметили, как жестоко для меня было искушение. Полагаю, что редкий бы на моем месте против него устоял. Лежал на кровати человек без всякой надежды, без работы и с одним последним шиллингом в кармане. Пытался он быть честным, но честные люди поворачивались к нему спиною. Упрекали его в воровстве и сами же толкали его на воровство. Сбит человек с ног потоком, несет его водою, и не выплыть ему оттуда.

А тут этакий случай: большущий дом; окон в нем сколько хочешь, - в любое полезай; золотые медали, которые так легко переплавить. Это все равно, что положить перед голодным булку и надеяться, что он ее не съест.

Наконец, я поднялся, сел на край постели и дал клятву, что сегодня же буду богатым и навсегда оставлю преступления, или сегодня же снова попаду в кандалы.

Потихоньку одевшись и положив шиллинг на стол, - хозяин был ласков, и его обманывать я не хотел, - вылез я через окно в сад при гостинице.

Вокруг сада был высокий забор, и пришлось еще чрез него перелезать, а дальше никакой помехи уже не было. По дороге я никого не встретил, и железные ворота парка оказались не запертыми. В доме было совсем тихо. Светил месяц, и белые стены были ясно видны в конце аллеи. С четверть версты я прошел, пока добрался до широкой, усыпанной песком площадки перед крыльцом. Тут я остановился в тени и смотрел на длинное здание; все его окна блестели под светом месяца, и ясно был виден высокий каменный фасад. Припав к земле, я высматривал, где бы легче было пробраться внутрь. Угловое окно казалось самым подходящим местом, так как вокруг него рос густой плющ. Под деревьями обошел я на заднюю сторону дома и стал прокрадываться в тени стены. Залаяла собака и зазвонила своей цепью; но я выждал, пока она успокоилась и снова пополз вперед к намеченному окну.

Удивительно, как неосторожны бывают люди, жившие в деревнях, подальше от городов. Им, кажется, никогда и в голову не приходит, что их могут ограбить. Без всякого злого умысла возьмешься за дверную ручку, а дверь-то перед тобой и открывается. Так неосторожно жить, по-моему, - это значит ставить искушения на пути бедного человека. На этот раз не так уж оно было скверно; а все-таки вышло, что окно заперто на одну только задвижку, которую я легко отодвинул ножом. Приоткрыв раму, просунул нож и толкнул ставню. Ставни оказались створчатые и заперты не были. Распахнув их, я влез в комнату.