Георгий Фёдоров: Живая вода

Не один десяток источников в районе Корчедара носит имя их открывателя и называется "Извоарэ (источник) Попеску". Я не мог понять, зачем пригласил среди бела дня вечно занятый Иван Михайлович Попеску и меня. Загадка разрешилась после первого же бокала вина.

— Вода нужна, — сдвинув выгоревшие добела брови, сказал Иван Михайлович. — В той долине, где городище, должна быть большая животноводческая ферма. Все там есть для этого, одного мало — воды. Ручеек, ползущий по дну лощины, да источник у подножия городища.

— А производили ли вы поиски вокруг, достопочтенный Иван Михайлович? — спросил Попеску.

— Искали, — махнул рукой председатель, — сколько трудодней на шурфы потратили... Нигде нет воды. Может, вы поможете?

— А чем же наша экспедиция может быть вам полезна? — поинтересовался я.

— Скажите, людям, которые жили на древнем городище и вокруг него, могло хватать воды из ручья и источника?

— Нет, — подумав, сказал я, — даже если ручей и был намного полноводнее тысячу лет назад, все равно не могло. На поселении жило несколько тысяч человек. Той воды, что есть сейчас, даже для питья и умывания не хватило бы. А ведь здесь жили сотни ремесленников — металлурги, гончары, литейщики. Им для производства нужно было очень много воды. Должна быть здесь вода. Ищите еще.

— Ищущий да обрящет! — сказал Попеску и поднял вверх толстый указательный палец.

Иван Михайлович приободрился было, но потом развел руками.

— Да где же искать? Уж сколько искали! Специалистов из района вызывали.

— Помнится мне, — задумчиво сказал Попеску, — лет 40 назад, когда нашел я источник у подножия читацуи — городища, по-вашему, — и источник этот оформил, первое время в бассейне сильный отстой был — частицы голубой водоносной глины. Она бывает там, где издавна много воды.

— Водоносный слой? — спросил Иван Михайлович. — Как же это может быть? Ведь за источником крутой склон?

— Да и мне было удивительно, — сказал Попеску, — искал я тогда и на городище и выше его, да ничего не нашел.

— А вы ничего не обнаружили на городище? — спросил меня Иван Михайлович.

— Нет. Во впадине в нижней части городища была вода в XIV-XVII веках, да только, видимо, стоячая — из весенних вод. А потом, когда впадина заполнилась илом, этой воде негде было собираться. Ведь на городище с XII века никто не жил, некому было и чистить впадину.

— Ну, ладно, — вздохнул Иван Михайлович, — подумайте, может, чего и надумаете. А теперь, — улыбаясь, продолжал он, — хочу вас повеселить, Георгий Борисович. Изрядные шутники, видно, работают в вашей экспедиции.

И он протянул мне свежую газету. С листа на меня глядела улыбающаяся физиономия Турчанинова, за ним раскоп. Очерк занимал почти целый подвал. Можно было подумать, что это описывается не работа экспедиции, а опереточный спектакль. Я, например, был изображен в каком-то развевающемся на ветру голубом плаще. В довершение всего в очерке было рассказано, как во время пожара в колхозной овчарне архитектор экспедиции тов. Барабанов вынес на своих плечах около 60 колхозных баранов. Это было самой бессовестной ложью, которую мне приходилось когда-либо читать.

— Да вы не расстраивайтесь, — сказал, улыбаясь, Иван Михайлович, — если бы вызнали, что иногда про нас пишут...

По дороге в лагерь я проклинал собственное легкомыслие. Видел же я, как Турчанинов морочит голову этому доверчивому корреспонденту. Тот еще восхищался турчаниновским простодушием и наивностью. А бараны — это, конечно, страшная месть за первый трудовой подвиг, который Барабанов заставил совершить Турчанинова в день знакомства. "Надо будет немедленно выгнать его из экспедиции", — размышлял я.

Когда я вернулся в лагерь, все грелись вокруг костра: надвигалась осень. Глубокий и сдержанный голос Турчанинова звучал в темноте: "Река раскинулась. Течет, грустит лениво и моет берега. Над скудной глиной желтого обрыва в степи грустят стога..."

Я поневоле заслушался.

Когда Турчанинов кончил, Зина тихо спросила:

— Что это, Гриша?

— Блок, — коротко ответил Турчанинов.

— Блок...

Турчанинов ласково продолжал:

— Ты в своем Пучеже только один блок и знаешь: механизм в форме колеса с желобком по окружности, а был еще, между прочим, и другой Блок — Александр. Как и я, он родился в семье профессора и сначала учился на юридическом факультете. Правда, в дальнейшем наши пути несколько разошлись. Он стал великим русским поэтом, а я копаю землю под твоим очаровательным руководством.