Георгий Фёдоров - Живая вода

Вениамин Иезекильевич вопросительно посмотрел на меня.

— Это наш старший архитектор Барабанов. Он разделяет точку зрения Георге. Возможно, что они оба правы.

— Если это не остатки водоема, — задумчиво сказал Вениамин Иезекильевич, — то где же они? Люди не могли жить на городище без воды, особенно во время осады.

— Я измерил: до ручья ровно 81 шаг, то есть 55,08 метра, а тут направо должны были быть ворота, — сказал Георге.

Саня стал уверять Вениамина Иезекильевича, что следы водоема могли и не сохраниться. Я тоже высказал несколько доводов в пользу этой гипотезы, но поймал себя на мысли, что убеждаем мы, собственно, не Вениамина Иезекильевича, а самих себя...

Уже после первых трех лет раскопок на Корчедаре, начиная очередной сезон, мы каждый раз уверены были в том, что он будет последним. Но жизнь неуклонно разбивала наши глубокомысленные научные предположения. Обычно это происходило к концу сезона. Как живое существо, не желающее расставаться с нами. Корчедар молча и терпеливо выслушивал наши рассуждения о том, что уже все открыто, что нам здесь, по существу, уже нечего делать. Потом, когда мы, убежденные в собственной правоте, снимали палатки и упаковывали ящики, он вдруг выдавал что-нибудь до того неожиданное и интересное, что приходилось снова разбивать лагерь, метаться по разным учреждениям в поисках дополнительных средств на раскопки, работать в холод и в дождь. Корчедар был поистине неистощим в своих выдумках. Никогда невозможно было предугадать, какое коленце он выкинет к концу сезона... Но на этот раз — мы твердо это решили — такого не будет!

Нежась под лучами жаркого солнца, городище имело вполне мирный и даже какой-то домашний вид. Просто огромный бублик, метров 100 в диаметре, лежащий на склоне холма. Да и всей площади для неожиданностей оставалось всего-навсего 20 на 20 — около 400 квадратных метров. Стараясь преодолеть ставшее уже суеверием представление о Корчедаре, я бодро предложил Вениамину Иезекильевичу:

— Останемся в лагере до конца раскопок, еще дней пять — семь, не больше!

— С истинным удовольствием. Я вообще люблю острые ощущения.

— А я вам говорю... — несколько озадаченный начал Георге, но тут к нам подошел человек, беседовавший с Турчаниновым.

— Разрешите представиться. Я корреспондент молодежной газеты. Прибыл для собирания материала о вашей экспедиции.

— Ну и каковы же ваши впечатления? — осведомился я.

— О! Превосходный материал: все эти железки и черепки, но самое главное — люди! Вот, подумать только, простой рабочий, — сказал он, указывая на Турчанинова, — бесхитростный, откровенный парень. А какая эрудиция, какая глубина мысли, пусть и выраженная наивно!

— Вы находите? — сказал я, и мы с Георге переглянулись.

— А ваш архитектор, товарищ Барабанов, это же просто герой!

— Секи пафос! — сумрачно посоветовал корреспонденту Барабанов и, махнув рукой, спустился в раскоп.

Корреспондент недоумевающе пожал плечами.

— Мы поговорим с вами попозже, в лагере, — легкомысленно сказал я ему, недооценив ситуацию, и подошел к Зине. Она встала. Рабочие продолжали копать. Турчанинов выделялся своей преувеличенной старательностью.

— Ну как, скоро сворачиваемся?

— Не знаю, — неопределенно ответила Зина.

— Да уж отсюда скоро не уедешь, — подал голос Турчанинов, — одной канцелярии, как в заправской больнице. За две минуты вырвут зуб, а эпикриз на 20 страниц.

Зина покраснела.

— Вы на работе, — сказал я Турчанинову, — замечания ваши будете делать в лагере. — Потом я сказал Зине, чтобы она передала Вениамину Иезекильевичу остеологический материал из раскопа и подготовилась, так как в 7 часов вечера будет обсуждение ее дневника.

Получив свои любимые кости — за два года мы выкопали очень много костей животных, — Вениамин Иезекильевич с помощью двух рабочих перетащил их в лагерь, вынул блокнот, ручку, штангель, рулетку и засел за работу. Мы с Георге осмотрели раскопки вала и рва, где все шло, как и предполагалось. Ров шириною более 20 метров и глубиною до 4 метров был прорезан траншеей до самого дна. В основе вала лежала конструкция из толстых дубовых бревен и плотная, как камень, масса, получившаяся в результате армирования слоя жидкой глины дубовыми ветвями. Кроме того, на вершине вала находились остатки городен — бревенчатых срубов, заполненных землей и камнями. Очевидно, на городнях было установлено еще и забороло — крытая галерея, под защитой которой стояли часовые. От дна рва и до заборола возвышалась крутая стена до 15 метров высотой. Все вместе это было очень сильное укрепление, кольцом опоясывающее городище.