Андрей Гусаров - Исторические здания Петербурга [Прошлое и современность. Адреса и обитатели]

В. И. Иванов

Литературно-философские вечера проходили в квартире В. И. Иванова и его супруги Лидии Дмитриевны Зиновьевой-Аннибал по средам («Ивановские среды»). Первая такая встреча прошла 7 сентября 1905 г., вторая – через неделю. Поначалу среды посещал ограниченный круг, но довольно быстро число участников выросло до 30–40 человек. Посиделки начинались после 11 часов вечера, причем почти сразу решили учредить должность председателя вечера. Знаменитого философа Николая Александровича Бердяева выбирали на эту должность чаще всех остальных.

Лидия Вячеславовна Иванова вспоминала: «Сколько народу перебывало на Башне! Гости и друзья не только приходили, но даже останавливались: кто на два-три дня, кто и надолго. Некоторые московские друзья и не предупреждали, а прямо ехали к нам с чемоданами. Уже стало не хватать двух квартир, созданных при маме. Пришлось проломить стену и вставить дверь, присоединяющую еще к нам и третью квартиру. Она выходила окнами на Таврическую и имела три маленькие комнаты и отдельный вход с другой лестницы. В последние годы в ней жил Кузмин. <���…> За обедом всегда сидело человек восемь-девять или больше. И обед затягивался, самовар не переставал работать до поздней ночи. Кто только не сиживал у нас за столом! Крупные писатели, поэты, философы, художники, актеры, музыканты, профессора, студенты, начинающие поэты, оккультисты; люди полусумасшедшие на самом деле и другие, выкидывающие что-то для оригинальности; декаденты, экзальтированные дамы. Вспоминаю одну, которая приходила к Вячеславу, упрямо приглашала его к себе на какой-то островок, где у нее был дом. Она хотела, чтобы он помог ей родить сверхчеловека. Говорили, что она обходила многих знаменитых людей с этим предложением. Разговоры были очень оживленные и обыкновенно мне непонятные. Я раз сбегала на кухню поболтать с Матрешей (прислуга Ивановых. – А. Г .), а она говорит: „Странно! Говорят по-русски? А ничего нельзя понять!“». [85]

Художник М. В. Добужинский вспоминал: «Гости на „средах“ оставались иногда до раннего утра. Лидия Дмитриевна, любившая хитоны и пеплумы, красные и белые, предпочитала диванам и креслам ковры, на которых среди подушек многие группировались и возлежали. Помню, так было при приезде Брюсова, который, сидя на ковре в наполеоновской позе, читал свои зловещие стихи, и свет был притушен». [86]

Об этих встречах позднее вспоминал и Корней Иванович Чуковский: «Читал он (А. А. Блок. – А. Г .) ее (стихотворение „Незнакомка“. – А. Г .) на крыше знаменитой башни Вячеслава Иванова, поэта-символиста, у которого каждую среду собирался для всенощного бдения весь артистический Петербург. Из башни был выход на пологую крышу, и в белую петербургскую ночь мы, художники, поэты, артисты, опьяненные стихами и вином – а стихами опьянялись тогда, как вином, – вышли под белесое небо, и Блок, медлительный, внешне спокойный, молодой, загорелый (он всегда загорал уже ранней весной), взобрался на большую железную раму, соединявшую провода телефонов, и по нашей неотступной мольбе уже в третий, в четвертый раз прочитал эту бессмертную балладу своим сдержанным, глухим, монотонным, безвольным, трагическим голосом. И мы, впитывая в себя ее гениальную звукопись, уже заранее страдали, что сейчас ее очарование кончится, а нам хотелось, чтобы оно длилось часами, и вдруг, едва только произнес он последнее слово, из Таврического сада, который был тут же, внизу, какой-то воздушной волной донеслось до нас многоголосое соловьиное пение». [87]

В Башне Иванова. В центре – В. И. Иванов, справа – М. А. Кузмин

Как водится, ночные посиделки в башне не могли не остаться незамеченными петербургской полицией, живо интересовавшейся (а традиция сохранилась) спорами литераторов, философов и художников. Инцидент, произошедший в один из осенних вечеров 1906 г., описал в деталях М. В. Добужинский: «…когда в „башне“ было одно из самых многолюдных собраний и был в самом разгаре „чай“, внезапно раскрылись двери передней (как раз против самовара), и театральнейшим образом, как настоящий „deus ex machina“, [88]появился полицейский офицер с целым отрядом городовых. Всем велено было остаться на своих местах, и немедленно у всех дверей поставлены были часовые. Забавно, что никакого переполоха не произошло, и чаепитие продолжалось как ни в чем не бывало. Однако по очереди все должны были удаляться в одну из комнат, где после краткого допроса, к всеобщему уже возмущению, началась чрезвычайно оскорбительная операция личного досмотра. Сначала допрашиваемые старались шутить и дерзить, но когда руки городовых стали шарить в карманах, сделалось уже не до шуток. Процедура эта тянулась до самого утра, и обысканные с негодованием обсуждали, как же реагировать. Среди „пострадавших“ присутствовала мать Максимилиана Волошина, [89]только что приехавшая из Парижа, дама почтенного возраста, молчаливая и безобидная, но внешности весьма для полиции оскорбительной: стриженая, что было по тем временам еще очень либеральным, и, пуще того, ходившая, что, впрочем, и нас, и весь Петербург удивляло, в широких и коротких шароварах, какие когда-то носили велосипедистки. Она-то и стала искупительной жертвой за всех нас. Полицейский офицер решил, что она и есть самый главный и опасный „мистический анархист“, и забрал ее, совершенно растерявшуюся и расплакавшуюся в градоначальстве. <���…> Всех же остальных на заре, по окончании обыска, отпустили с миром. Отобранные документы мы все получили обратно из градоначальства, и никаких последствий ни для кого это глупое происшествие не имело». [90]