Александр Андреев - Как взять власть в России? Империя, ее народ и его охрана

29 марта 1881 года Особое присутствие Сената приговорило народовольцев-первомартовцев к смертной казни через повешение. Родственники приговоренных обратились к властям о последнем свидании. Матери Софьи Перовской ответили: «С момента вынесения приговора ваша дочь считается мертвой, и потому никаких свиданий не полагается». При личной встрече полицейский чиновник с удовольствием ответил матери Перовской, что теперь она увидит дочь только в гробу. Это тоже было неправдой.

Ранним утроим 3 апреля 1881 года на двух черных платформах, на три метра поднятых над землей, под охраной пятнадцати тысяч жандармов, полицейских и солдат, Андрея Желябова, Софью Перовскую, Николая Кибальчича, Тимофея Михайлова и Николая Рысакова через весь Петербург повезли казнить на Семеновскую площадь. Им связали руки в нескольких местах и привязали к столбам на платформах. «Больно!» – сказала Перовская, когда ее связывали. Палач улыбнулся: «Ничего, еще больнее будет». Журналисты писали: «Кибальчич и Желябов очень спокойны. Михайлов бледен, но тверд. Лицо Рысакова мертвенно бледно. Софья Перовская высказывает поразительную силу духа. Щеки ее сохраняют даже розовый цвет, а ее лицо, неизменно серьезное, без малейшего следа чего-нибудь напускного, полно истинного мужества и безграничного самоотвержения. Ее взгляд ясен и спокоен. В нем нет и тени рисовки».

Чтобы не было слышно возможных выкриков первомартовцев, всю дорогу и всю казнь громко били сотни барабанов. На Семеновской площади было много народа, среди которых находились народовольцы, считавшие, что если казнимые их увидят, им будет легче умирать. Были студенты и рабочие. За приветственные крики пятерым осужденным полиция арестовала несколько человек. Одна из свидетельниц проезда платформ позднее писала: «Это было одно мгновение, но такое, которое навсегда запечатлевается в мозгу, точно выжженное каленым железом. Они прошли мимо нас не как побужденные, а как триумфаторы, – такой внутренней мощью, такой непоколебимой верой в правоту своего дела веяло от их спокойных лиц. Я ушла с ярким и определенным сознанием, что их смерть – только великий этап на путях великой русской революции и что ни грохот солдатских барабанов, ни тяжелая пята реакции не заглушат и не остановят грядущей грозы и бури!»

Вокруг поднятого на несколько метров эшафота было много казаков, конных жандармов. За каре сплошной стеной стояла огромная толпа. Осужденные не давали предсмертных признаний, не плакали, не раскаивались, не просили помилования. Они ничего не говорили, понимая, что их не услышат сквозь барабанную дробь. Вешать начали в восемь часов тридцать минут утра. По декабристской вешательной традиции Тимофей Михайлов дважды срывался, но его все равно довесили. Всех возмущавшихся тут же арестовали. Прождав положенные двадцать минут, во время которых вешаемые вдруг могли ожить, – так почему-то считалось, трупы сняли, положили в черные гробы и под большим конвоем увезли с места казни. На следующий день официальные газеты публиковали все мыслимые и немыслимые подобности казни. Иностранные корреспонденты с ужасом писали Европе: «Мы видели десятки казней на Востоке, но такой живодерни не видели нигде и никогда. Казнь пяти государственных преступников, каждый, кто ее видел, назовет самым отвратительным зрелищем, которое ему приходилось видеть. Среди офицеров и чиновников выражения гнева и отвращения к тому, как происходила казнь, были сильны и всеобщи. Все было мучительно в высшей степени для всех участников и зрителей». Шотландские газеты писали: «Если даже десятая часть из того, что нам рассказывают о российской монархии верно, то социальное и политическое положение в России поистине невообразимо. Самодержавие безрассудно. Революция, если она грянет, будет ужасна».

Журналисты часто бывают провидцами. Император Александр III входил в историю, как «командир апрельского ужаса». Он почему-то думал, что победил, но короноваться не спешил. Ему донесли, что перед казнью Софья Перовская просила партию беречь Веру и Наума. Царь не знал, что это Фигнер и Суханов, но догадывался, что ему надо бояться. Александр III боялся, и правильно делал. Россия и Европа читала стихотворение в прозе какого-то автора, укрывавшегося под псевдоним, посвященное Софье Перовской:

«Русская светлая девушка стояла перед угрюмой мглой.

«Знаешь ли ты, что тебя ожидает холод, голод, ненависть, насмешка, презрение, обида, тюрьма, болезнь и смерть, отчуждение, полное одиночество и страдания от врагов и друзей?»