Порт–Артур. Воспоминания участников.

— Вот, барон, сейчас я пью ваше здоровье, но скоро и очень скоро уже не буду пить за него, а буду… рубить вас…

Глаза его сверкнули и он схватился за эфес…»

Куропаткин записывает:

«24–го января (то есть, за двое суток до внезапного нападения на артурскую эскадру. — А. Л.) я приехал во дворец с очередным всеподданнейшим докладом. Государя застал в тревожном настроении:

— Надо же, наконец, выяснить: война или мир? — были первые слова императора, — если воевать, так воевать, если мир, так мир; неизвестность становится томительной…

В тот же день Ламсдорф подтвердил мне, что разрыв дипломатических отношений не означает еще войны…»

Вечером фельдъегерь доставил военному министру записку:

«Алексей Николаевич, 26–го, в 11 ч. 30 м. у меня соберется совещание по вопросу, следует ли разрешать высадку японцев в Корее, или силой принудить к отказу. Прошу вас приехать к указанному часу. Николай».

Куропаткин решил предварительно свидеться с управляющим морским министерством. Авелан заверил его, что наших сил достаточно вполне, чтобы атаковать японский флот.

«Вы можете считать, что технически и по составу мы сильнее. Я только несколько сомневаюсь в Старке (командующий эскадрой. — А. Л.). Он исполнителен, знает свое дело, но лишен инициативы.

— Так почему же вы не замените его? — удивился военный министр. — Есть же у вас Макаров, Дубасов, Скрыдлов, Бирилев, Рождественский.

— Я предлагал Дубасову и Бирилеву, но оба отказались из–за характера наместника. Пусть он сам и ведет флот…»

Вошел начальник Главного Морского Штаба, адмирал Рождественский. Он также подтвердил, что не может быть сомнений в силах нашего флота, и также неодобрительно отозвался о Старке. Успокоенный до некоторой степени Куропаткин вернулся к себе.

26–го в Зимнем дворце состоялось намеченное совещание. Присутствовали: генерал–адмирал великий князь Алексей Александрович, граф Ламсдорф, Авелан, Куропаткин и, в качестве делопроизводителя, свиты контрадмирал Абаза.

Вот как сам военный министр описывает совещание:

«Открывая заседание, его величество сказал, что прежде всего желает знать наше мнение, какого образа действий следует держаться — воспрепятствовать ли силой высадке японцев в Корее, и если да, то в каком районе?»

Первым государь обратился ко мне. Я напомнил его величеству, что когда составлялся план стратегического развертывания в Южной Маньчжурии, то Алексеев принимал за аксиому, что наш флот не может потерпеть поражения, а потому я считаю высадку японцев невозможной на западном берегу Кореи.

После меня говорил Ламсдорф. Он указал, что если есть хоть малейшая возможность избежать войны, надо этим воспользоваться («разумеется», — вставил государь). Далее он сказал, что японцы поступили опрометчиво и что общественное мнение Европы и Америки против них.

Генерал–адмирал высказался в том смысле, что разрешать высадку севернее Чемульпо нельзя.

— А южнее? — спросил государь.

Великий князь ответил, что не думает, что японцы вообще рискнут на морскую операцию.

В эту минуту дежурный флигель–адъютант вручил военному министру телеграмму наместника. Вот ее содержание:

«Непрекращающиеся приготовления Японии достигли опасного предела. Полагаю необходимым немедленно объявить мобилизацию и не допускать высадки японцев в Корее. Приказал эскадре выйти на внешний рейд, дабы немедленно, по получении вашего ответа, атаковать неприятеля».

В результате совещания, Алексееву послали следующее распоряжение:

«Если японцы начнут военные действия, не допускать высадки на западном берегу Кореи, севернее 38–й параллели. Высадку в южной Корее и в Чемульпо допускать. Продвижение японских войск в Северную Корею не считать за начало войны…»

О мобилизации ни полслова.

В тот же день Куропаткин присутствовал на вечере у государственного контролера Лобко. Неожиданно приехал Витте, видимо, расстроенный, и, ни с кем не поздоровавшись, отвел военного министра в кабинет хозяина. Оба сейчас же уехали. По гостиным пополз тревожный слух.

Витте и Куропаткин отправились к Авелану. Тот ничего еще не знал. Витте показал ему частную телеграмму своего коммерческого агента о неожиданном нападении на эскадру. На утро телеграмма стала общим достоянием. В 4 часа пополудни последовал указ о мобилизации Сибирского военного округа и четырех уездов Казанского. Во дворце состоялось молебствие и высочайший выход.