Александр Андреев - Время Шамбалы

Ответное письмо Г. И. Цыбикова А. В. Барченко не сохранилось. Мы знаем только, что оно было датировано 22 ноября 1927. О его содержании можно судить лишь отчасти по некоторым репликам из второго письма Барченко бурятскому ученому (начато 27 декабря 1927 и закончено 24 марта 1928), которые позволяют говорить о том, что Цыбиков отнесся к сделанным ему предложениям с изрядной долей недоверия и скепсиса. В этом новом послании А. В. Барченко решительно отвергал брошенные ему академиками-ориенталистами вкупе с «лицом из высшего ламайского духовенства» (то есть Доржиевым) обвинения и вновь аргументированно доказывал своему корреспонденту необходимость «посвятить идейных руководителей России в подлинную сущность того научного богатства, коим скрыто владеет Восток». При этом он подчеркивал близость основных положений системы Дюнхор и материалистического учения большевиков. «Учителя марксизма» — Маркс, Энгельс и Ленин, утверждал он, не ведая о тысячелетней исторической ошибке западной науки, интуитивно (курсив А. А. ) осознали «основы универсальной синтетической истины», в свое время ставшей достоянием древнейшей культуры Востока. «Эта истина осознана ими вплоть до общей формулировки основного космического процесса, лежащего в основе центральной тайны Дюнхор» [261]. Для подкрепления такого вывода А. В. Барченко послал Г. Ц. Цыбикову вместе с письмом один из философских трудов Ф. Энгельса, в котором отчеркнул карандашом обнаруженные им аналогии с тантрийским учением. (Возможно, это был «Анти-Дюринг», поскольку именно на него А. В. Барченко неоднократно ссылался в первом письме.)

Но что более всего привлекало А. В. Барченко в марксистском учении, это его социальная программа: ликвидация имущественных («экономических») классов и их замена классами на профессиональной основе (т. е. профессиональными социальными группами), а также борьба с накопительством. Проведение в жизнь этой программы, по мнению А. В. Барченко, должно было бы привести к существенному оздоровлению государства и общества. Помочь большевикам в этом могли бы «владеющие тайной Дюнхор», поскольку они имеют «многотысячелетний опыт воспитания естественных профессиональных классов» [262].

Конец 1920-х для А. В. Барченко был временем крушения многих его надежд и планов. Рухнула идея созыва съезда «посвященных в Дюнхор», прекратились занятия с «парт-оккульт-кружком» Бокия и разъезды по стране с целью координации работы различных ветвей хранителей Древней науки. Последняя поездка А. В. Барченко вместе с женой в Уфу, по-видимому, для встречи с представителями какого-то мусульманского ордена, состоялась летом 1930 г. Единственная радость — дети, появившиеся на свет во время этих путешествий: в 1927 г. в Юрьевце родилась дочь Светлана, а через 3 года в Уфе сын Святозар.

9 июля 1927 г., в то время как А. В. Барченко со своей женой и ученицами находился в Юрьевце, ОГПУ арестовало в Ленинграде его покровителя К. К. Владимирова. Суть выдвинутых против Константина Константиновича обвинений сводилась к тому, что вращаясь в 1926–1927 гг. среди ленинградских литераторов и художников, он рассказывал им о прежней своей службе в ЧК и тем самым «разглашал не подлежащие оглашению сведения». В ходе следствия выяснилась одна любопытная подробность — после ухода из «органов» К. К. Владимиров продолжал тайно сотрудничать с учреждением на Гороховой.

«С 1920 по настоящее время как бывший сотрудник ВЧК — ГПУ (я) считал себя обязанным сообщать в ГПУ о всех известных мне случаях преступлений экономического и политического характера; по мере поступлений из разных источников материалов и сведений, передавал таковые в виде донесений и рапортов отдельным товарищам в разные отделы ПП. (Полномочного представительства ОГПУ в Ленинграде — А. А. ) В списках секретных сотрудников ГПУ я не состоял и никакими анкетами и подписями с ГПУ не связан» [263].

Некоторый свет на характер добровольного «идейного» сотрудничества К. К. Владимирова с ОГПУ проливают приобщенные к следственному делу документы — изъятые при обыске у него анонимные «донесения» о деятельности видных питерских и московских оккультистов, в числе которых встречается и имя А. В. Барченко [264]. Это позволяет предположить, что К. К. Владимиров по заданию ОГПУ — а совсем не по собственной инициативе — руководил некой секретной агентурной сетью, занимавшейся сбором компромата на «масонские организации» в обеих столицах. Одно из донесений адресовано лично некоему Леонову — возможно, речь идет об А. Г. Леонове, члене Ленсовета, ведавшим вопросами религиозных культов. Проходивший свидетелем по делу К. К. Владимирова писатель Иероним Ясинский сообщает, что К. К. Владимиров однажды в 1927 г. признался ему, что «заведует культами, по линии ГПУ». Анализ содержания «донесений» информаторов К. К. Владимирова показывает, что ОГПУ особенно интересовалось заграничными связями российских масонов. Вполне возможно, что собранная таким образом информация была использована для возбуждения так называемого «масонского дела» в Ленинграде в январе 1926 г.