Александр Андреев - Время Шамбалы

Напомним, что Троцкий, исходя из своей теории «перманентной революции», резко критиковал в 1927 г. линию партии и Коминтерна в вопросе о китайской революции, как и вообще «безграмотный» бухаринско-сталинский курс в отношении восточных стран. Правда, у нас нет сведений о прямых контактах между А. В. Барченко и Л. Д. Троцким, в то же время А. А. Кондиайн в своих показаниях говорит о том, что А. В. Барченко был связан в Москве с женой Троцкого, Бронштейн [234]. Г. И. Бокий, со своей стороны, на одном из допросов признался, что всегда был троцкистом и после высылки Троцкого поддерживал с ним постоянную и тесную связь [235]. И хотя достоверность подобного «признания» довольно сомнительна, в принципе нельзя исключить того, что А. В. Барченко мог передать Л. Д. Троцкому — через его жену или через Г. И. Бокия — свой «доклад» о Древней науке, на что вроде бы и намекает А. А. Кондиайн. В одной из поздних работ Л. Д. Троцкого мы находим довольно любопытный пассаж:

«Марксизм исходит из развития техники, как основной пружины прогресса, и строит коммунистическую программу на динамике производительных сил. Если допустить, что какая-либо космическая катастрофа должна разрушить в более или менее близком будущем нашу планету, то пришлось бы, конечно, отказаться от коммунистической перспективы, как и от многого другого. За вычетом же этой, пока что проблематичной, опасности нет ни малейшего научного основания ставить заранее какие бы то ни было пределы нашим техническим, производственным и культурным возможностям. Марксизм насквозь проникнут оптимизмом прогресса и уже по одному этому, к слову сказать, непримиримо противостоит религии» [236].

Значит ли это, что Л. Д. Троцкий был знаком с оккультной теорией мировых катаклизмов? Если это так, то процитированный отрывок недвусмысленно указывает на его негативное отношение к ней. А следовательно, А. В. Барченко, если он действительно установил связь с Л. Д. Троцким, едва ли мог рассчитывать на понимание и поддержку с его стороны. Но такое понимание он безусловно нашел в лице своего главного московского покровителя Г. И. Бокия, наличности которого здесь хотелось бы остановиться чуть подробнее.

Л. Разгон в книге воспоминаний «Плен в своем отечестве» рисует довольно привлекательный образ руководителя загадочного Спецотдела «при ОГПУ» Глеба Ивановича Бокия. Старый большевик, член петроградского ВЧК в период подготовки Октябрьского восстания, а затем, после победы революции, председатель ПЧК, он имел много «странностей». К примеру, «никогда никому не пожимал руки, отказывался от всех привилегий своего положения: дачи, курортов и проч. <���…> Жил с женой и старшей дочерью в крошечной трехкомнатной квартире, родные и знакомые даже не могли подумать о том, чтобы воспользоваться для своих надобностей его казенной машиной. Зимой и летом ходил в плаще и мятой фуражке, и даже в дождь и снег на его открытом „паккарде“ никогда не натягивал верх» [237]. По словам Л. Разгона, близко знавшего Бокия, Глеб Иванович «принадлежал к совершенно иной генерации чекистов, нежели Ягода, Паукер, Молчанов, Гай и др. <���…> Это был человек, происходивший из старинной интеллигентной семьи, хорошего воспитания, большой любитель и знаток музыки» [238]. И вместе с тем, именно Г. И. Бокий «руководил» красным террором в Петрограде, именно его подпись стоит под списками заложников ПЧК, именно по его инициативе были созданы первые концлагеря в Советской России. Правда, известно и о том, что Г. И. Бокий выступил против применения самосуда в отношении контрреволюционеров в сентябре 1918 г., чем навлек на себя гнев главы Петросовета Г. Е. Зиновьева, который в результате «вышиб» его из Петрограда [239].

После ареста в 1937-м Г. И. Бокий поведал следователе о своих давних «политических расхождениях» с партией, возникших под влиянием таких событий, как подписание большевиками Брестского мира, Кронштадский мятеж, введение НЭПа и завещание Ленина, что в конечном счете привело его к «внутреннему разладу» и увлечению мистикой. Признался он и в том, что еще в 1909 г. вступил в масонскую ложу (орден розенкрейцеров), членами которой якобы являлись академик С. Ф. Ольденбург и «английский шпион» Н. К. Рерих [240]. И хотя мы хорошо знаем цену подобных признаний, все же в показаниях Г. И. Бокия, наряду с явным самооговором, можно найти и немало достоверных сведений, тем более, что аналогичные «расхождения с партией» имелись и у многих других представителей большевистской «старой гвардии». Вполне можно допустить, что в юности Г. И. Бокий увлекался оккультизмом — «занимался познанием абсолютной истины», говоря его собственными словами, что объясняет столь неожиданно вспыхнувший в нем интерес к теории о «существовании абсолютных научных знаний». Фантастичные идеи Барченко, по-видимому, действительно произвели большое впечатление на интеллигентного и аскетичного начальника Спецотдела. Хотя, с другой стороны, конечно же, Глеба Ивановича едва ли можно считать «скрытым масоном». По свидетельству Э. М. Кондиайн, «Г. И. Бокий был глубоко заинтересован работами А: В. Он был его другом и опорой».