Михаил Вострышев - Повседневная жизнь России в заседаниях мирового суда и ревтрибунала. 1860-1920-е годы

СУДЬЯ ( удивленно ). Так, значит, вы первый ударили?

ЯКОВЛЕВ. Это точно, что первый ударил. Только я тихонько, чтобы, значит, уму-разуму поучить его.

СУДЬЯ. Как же это? Вы же сами первый ударили и сами же жалобу на него подали?

ЯКОВЛЕВ. Эх, ваше благородие, ты еще не знаешь, как дело-то было. Ты выслушай прежде. Ну, так я, стало быть, пнул его маленечко, а он, чертова голова, не узнал меня, что ли, с пьяну-то. Как закричит на меня: ах, ты такой-сякой, грит, смеешь драться! Кэ-эк развернулся да кэ-эк хлобыстнет меня по уху со всего размаху, так у меня аж искры из глаз посыпались. Ну, уж тут и я за себя вступился. Подрались мы как следовает.

СУДЬЯ. Так чего же вы хотите? У вас ведь драка была обоюдная, оба вы и виноваты.

ЯКОВЛЕВ. Это точно, что дрались оба, а только ка-быть обидно маленечко.

СУДЬЯ. На что же вам обидно-то?

ЯКОВЛЕВ. Как на что? Первым делом, он был у меня в гостях да вдруг драться полез.

СУДЬЯ. Но начинали вы сами.

ЯКОВЛЕВ. Да я его тихонько.

СУДЬЯ. Драться никак нельзя — ни шибко, ни тихонько. А теперь я вам советую помириться.

ЯКОВЛЕВ ( недоуменно ). Как помириться?

СУДЬЯ. А так: попросите друг у друга прощения. Оба виноваты ведь. Ну-с, согласны помириться?

ЯКОВЛЕВ. Ты, кум, как?

ВАСИЛЬЕВ. Знамо дело, лучше помириться.

ЯКОВЛЕВ. Ну, ин ладно, мириться, так мириться. Мы же и родня между собой. Пойдем ко мне на мировую-то.

ВАСИЛЬЕВ. Все равно, пойдем ко мне.

После того, как был подписан протокол о состоявшейся мировой между тяжущимися, Яковлев и Васильев вышли из камеры мирового судьи и направились в кабак.

Мировой судья Пресненского участка Москвы 1 июля 1882 года вызвал крестьянина Дмитрия Васильевича Тормазова.

СУДЬЯ. Вас обвиняют в том, что вы на Всероссийской выставке похитили портрет государя императора ценою 15 копеек. Признаете себя виновным?

ТОРМАЗОВ. Нет. Я взял его, но не с целью кражи, а потому что на выставке все берут книги, объявления, портреты. Я тоже взял, а когда сторож сказал, что нельзя, то положил его. Он был прибит гвоздиком, потому сторож ударил меня. Я обругал его, а он меня отдал городовому.

СУДЬЯ. Ваше занятие?

ТОРМАЗОВ. Резчик. Семь лет у одного хозяина служу и семейство содержу своими трудами.

Вызывается свидетель городовой Афанасьев.

СУДЬЯ. Что вам известно по этому делу?

АФАНАСЬЕВ. Ничего-с. Отдал мне его артельщик Косачев и говорит: «Волоки в участок, он мне грубиянство наделал и портрет сволок». Ну я его и заправил.

Вызывается свидетель Косачев. Он подходит, покачиваясь.

СУДЬЯ. Говорите, как было дело?

КОСАЧЕВ. Парнишка этот со стены портрет слимонил. Гвоздочком я государя императора прибил, а он его за пазуху спрятал. Но у меня — шалишь! — муха как жужжит слышу, потому на парольной службе нахожусь. А в этот день народу малесенько было. А он еще грубит. Ну, я его и спереплял [?].

Мировой судья приговорил Тормазова к трехнедельному тюремному заключению.

У мирового судьи Александровского участка города Москвы господина Вульферта 23 июля 1882 года разбиралось дело по обвинению солдаткой Ореховой приказчика Минхена в нанесении ей побоев.

У судейского стола стоят обвинительница Орехова — пожилая женщина в коротенькой черной накидке, отделанной стеклярусом, голова покрыта платочком, из-под накидки виден белый фартук, и обвиняемый Минхен — франтовато одетый приказчик, молодой человек.

СУДЬЯ. Ваше дело, господа, такое, которое лучше всего было бы окончить миром.

МИНХЕН. Я готов со своей стороны помириться.

ОРЕХОВА. Дыт как помириться? Тоже это такое дело.

СУДЬЯ. Ну, он вам что-нибудь заплатит.

МИНХЕН. Я согласен.

ОРЕХОВА. До што он заплатит-то? Нет, уж лучше судите нас, господин мировой, как следовает.

СУДЬЯ. Так на мировую вы не согласны?

ОРЕХОВА. Нет, не согласна.

СУДЬЯ. Расскажите, как было дело.

ОРЕХОВА. Я служу в куфарках у управляющего…

СУДЬЯ. А господин Минхен живет там же?

ОРЕХОВА. Да, он там служит в приказчиках. Шла я по коридору, а он побежал за мной и ударил меня так сильно, што я упала.

СУДЬЯ. За что же он вас ударил?

ОРЕХОВА. Спросите его, зачем он побежал за мной, што ему было нужно от меня.

СУДЬЯ. Я спрашиваю вас: известно ли вам, за что он ударил вас?

ОРЕХОВА. Я не знаю.

МИНХЕН. Дело было так, господин судья. Я стоял и разговаривал с другими. Она проходила мимо, остановилась и вмешалась в наш разговор. Когда же я заметил ей, чтобы она не лезла не в свое дело и убиралась в свою кухню, то она снова начала вмешиваться в наш разговор и стала ругаться. Я взял ее за руку и хотел отвести в кухню, а она вырвалась и упала…