Валентин Костылев - Иван Грозный (Книга 2, Море)

На царев двор въехали дровни, окруженные всадниками, во главе которых гарцевали Василий и Григорий Грязные.

Проворным движением Малюта надел рубаху, накинул кафтан, поспешно заглянул в сани.

- Ба! Василий! Кого это тебе господь бог послал?

Грязной важно, сверху вниз взглянул на Малюту, усмехнулся:

- Орел мух не ловит. Везу царю знатный подарок.

Малюта с любопытством осмотрел со всех сторон дюжего детину, старавшегося укрыть лицо в тулупе. Виден был только длинный красный нос.

- Гляди, сколь сух и нелеп.

- Не человек, а колокольня.

- Сказывай, кто?

- Ладно, узнаешь... Иноземец... Тайное дело... государево.

- Веди покудова в подклеть... Там тепло... Пущай обогреется, произнес Малюта, с деловым видом еще раз осмотрев незнакомца, отвернулся, брезгливо плюнул: "Господи, што же это такое?"

- Не плюй, Малюта, любопытный это человек.

Неторопливо, вразвалку, стал подниматься Малюта по лестнице во дворец.

Вешняков сидел в своей горнице и тянул из чаши теплое сусло.

- Милости просим! Помогай! - приветливо улыбнулся он, указывая на скамью около себя.

- Благодарствую!.. Помолюсь сначала.

Малюта помолился, сел, чинно принял из рук Вешнякова чашу с суслом:

- Приволок царю гостинец наш друг, Василий Григорьевич...

- Знаю. И царю ведомо. Дацкий мореход.

- Видать, не худо у нас, - идут к нам? Шлитте, Крузе, Таубе, Штаден...

- Отщепенцы. Королям своим плохо служили.

- Ой, не верю! Не верю, штоб за свой труд человек угодил в хомут. Не спроста, ой, не спроста лезут к нам!.. Своему королю плохо служили, а чужому будут служить лучше? Время не такое, штоб всем верить. Бешеное время! Все короли когти выпустили, людишек своих засылают в иные страны... Поживы ищут. Словно псы голодные, по кусочкам разрывают землю божию.

Малюта задумчиво погладил своей большой, веснушчатой рукой лоб. Вздохнул.

- Чего уж тут иноземцы? Своим ныне веры нет. Вона дьяк Самойла... Што старая лиса, - мордой землю втихомолку рыл, а хвостом заметал... Из царевой казны деньги царевым ворогам пересылал, за рубеж... Опальным людям, изменникам помогал... Есть такое слово: не всяк спит, кто храпит. Не верь никому, друже! Я никому не верю.

- Страшно так-то! Бывал я во всех походах с государем Иваном Васильевичем. Видел много разных людей, и будто...

Вешняков вдруг замолчал.

Малюта нахмурился.

- Што "будто"? - сердито переспросил он.

- Будто не приходилось видеть злоумышления...

- Перекрестись! Што ты? Того и не думай, и не говори. Бывал и я в царевых походах, но злых людей немало видывал в войске. А ныне и вовсе. Вон дьяк Самойло показал, будто деньги своровали у него лихие люди... А пойманный нами на засеке чернец под пыткою покаялся, что-де пятьсот ефимков, найденных у него, получены от Самойлы, штоб передать их в Вильне боярину Повале Митреву... Вот и думай!.. Чудом и царя-то бог уберег, враги-бояре, знать, убоялись всенародства... Рука не поднялась... А заговор был. Сам знаешь.

Послышался стук в дверь.

Вошел Василий Грязной.

- Мир сиденью вашему!

- Бог спасет, Василь Григорьич!.. Аль замерз?

- Когда батюшка государь примет нас?

- Сказывал батюшка государь: сидел бы ты и дожидался. Хлебни сусло! Теплое, душу греет, сердце радует. Да уж и то сказать: света божьего не видит государь: либо послов принимает, либо грамоты королям отписывает...

- Редку неделю не гостит и на Пушечном, - сказал Малюта.

- И скоро ль у нас война кончится!.. - вздохнул Вешняков.

- Не нашего ума то дело, - угрюмо хлопнул ладонью по столу Малюта. Не вздыхай. Государю от вздыхальщиков и без тебя проходу нет.

- Деревня опустела, обедняла, - продолжал Вешняков. - В середу был я в Мазилове, спрашиваю одного старика: "Как дела, дед?", а он зубы оскалил, смеется: "Живем хорошо, колос от колосу - не слыхать голосу; копна от копны - три дня езды!" Передал я царю его слова.

- Ну, а царь што?

- Винит приказы. Плохо-де вотчинам дозор чинят. Землю-де мало боронят, не радеют о хлебе бояре...

- А бояре болтают нивесть что про царя. Винят его: людей, мол, не жалеет... - вставил свое слово и Василий Грязной. - Народ-де заморил...

- Слыхал и я тоже, будто этак, - сказал Вешняков. - Войне наперекор идут. Мешают.

- Войне помешать, - стало быть, Русь потерять... Того и нужно Жигимонду, того он и добивается... Кто не уразумел сего, - горе тому! Лучше бы он не родился на белый свет. А который уразумел, да идет против того на плаху... голову рубить! - стукнув кулаком по столу, прорычал Малюта.

И Вешняков и Грязной, взглянув на него, испугались его звериных щелок-глаз... Стиснутые скулами, откуда-то издалека смотрели глаза Малюты. Подавшееся вперед лицо покрылось бледностью, челюсти застучали, как в лихорадке. Он вскочил со скамьи и, отвернувшись от собеседников, стал молча глядеть в окно, поводя носом, как бы обнюхивая воздух и к чему-то прислушиваясь.