Гюнтер Бломертц - Откровения пилота люфтваффе. Немецкая эскадрилья на Западном фронте. 1939-1945

Минут через пять издалека до нас донесся гул мотора, сначала тихий, потом громче, постепенно он опять стал стихать. Летчику сказали, чтобы он взял влево. Держась этого направления, он, наконец, приблизился к аэродрому и увидел наши сигналы. Сигнальные и цветные ракеты без перерыва взлетали в воздух. Пожарная машина и машина «Скорой помощи» стояли готовые помчаться к месту падения, если произойдет несчастный случай. Повсюду горели белые и красные огни, чтобы помочь летчику совершить посадку в сложных условиях.

Самолет пролетел всего в нескольких футах [5]над нашими головами, ударился о землю, перевернулся и вспыхнул.

Когда через несколько секунд мы стояли вокруг груды металлолома, нам казалось, что спасать здесь уже некого. Топливный бак был пробит, и машина лежала в полыхающей луже бензина. Пожарные боролись изо всех сил, но никак не могли побороть пламя.

– Он еще жив! – крикнул кто-то.

Его слова достигли цели, в этот миг до нас донесся ужасный вопль нашего попавшего в ловушку товарища, приглушенный закрытым колпаком кабины и тонущий в треске пламени.

Человек горел на наших глазах! Время от времени мы могли разглядеть, как обреченный летчик корчился и бился в конвульсиях, молотя кулаками по твердым стенам своей стеклянной клетки. С каждой секундой пламя все сильнее окутывало его.

– Неужели никто ему не поможет? – крикнул командир пожарных. Его отчаянный крик заставил вдруг всех нас понять, что облегчить пытку нашего товарища мог только меткий стрелок. Одного пистолетного выстрела было бы достаточно.

Но потом нас вдруг охватил ужас при мысли, что можно не попасть в несчастного сразу, не говоря о том, что такой поступок военный суд никогда не оправдал бы. К тому же разве могла наша совесть позволить нам положить конец страданиям товарища? Тем временем горящий человек все еще кричал и корчился. Несколько стоящих рядом отвернулись, чтобы не видеть ужасное зрелище.

В это мгновение Ульрих бросился к пламени, выхватил свой пистолет и прицелился в голову несчастному.

– Стой! – крикнул ему офицер. – Не стрелять! Ты не понимаешь, что творишь!

Ульрих резко повернулся к нему, кто-то стоявший рядом схватил его за руку.

– Ты же не знаешь, что бывает после смерти!

– Уж точно не страшнее того, что творится сейчас! – крикнул в ответ Ульрих так громко, что его услышали все, и сбросил схватившую его руку. В следующую минуту прогремел выстрел.

Во время нашего скорбного возвращения в казармы мы заметили, что у Ульриха обгорели волосы. Так близко ему пришлось стоять к пламени, чтобы не промахнуться мимо головы товарища.

Стремясь забыть весь этот ужас, мы напились. Сегодня был день крайностей. Би-би-си стонала час за часом, но никто не обращал на это никакого внимания. Все страшно шумели. Причем громче всех орал Ульрих. Он хохотал, танцевал или с безучастным видом лежал в кресле. Мы хотели забыть, просто забыть.

Пьяные летчики разбрелись по своим казармам или повалились, храпя, на диванные подушки. В приемнике монотонно жужжал какой-то вялый джаз, который передавала Би-би-си.

– Это новенький! – крикнул мне механик.

С вновь прибывшим пилотом мы были едва знакомы. Сейчас он с ревом пролетел над нашими головами, покачивая крыльями в честь своей первой победы в воздушном бою.

– Как его зовут?

– Георг, – ответил механик и неслышно удалился.

Вскоре Георг вылез из кабины своей машины. Его молодое лицо раскраснелось в пылу битвы, а взгляд метался с одного предмета на другой. Когда парень начал докладывать, стало ясно, что ему было очень трудно говорить нормальным голосом, сохраняя самообладание. Потом он рассказал собравшимся вокруг летчикам о своей схватке, отчаянно жестикулируя, чтобы картина боя получилась как можно красочнее. Георг даже смог описать плачевное состояние сбитого им вражеского самолета.

Когда его возбуждение немного утихло, он вернулся в мыслях к своим тайным желаниям, о которых стеснялся говорить. Я не стал осуждать парня, потому что легко мог угадать их. Во-первых, Георг был уверен, что Kommandeur наденет ему на грудь Железный крест. Возможно, это ускорит продвижение по службе, если он будет продолжать в том же духе. Ведь нельзя исключать возможность отличиться еще больше. Потом ему могли предоставить отпуск. Конечно, сразу после присвоения очередного звания. Он не хотел приезжать домой, пока это не случится!

Наблюдая за Георгом, я не сомневался, что мои предположения были верными. Кто мог осуждать вчерашнего курсанта за то, что он считает часы до получения награды; что он готов отдать все за то, чтобы окружающие оценили его отвагу; за внешнее признание его личной храбрости, свидетельствующее о приобщении новичка к боевому братству и приносящее славу и уважение. Я не мог избавиться от мыслей о десятках тысяч таких же курсантов всех национальностей, воевавших друг с другом или ждавших, когда им представится шанс вступить в схватку, выступить на защиту своих родных и стать рыцарем этого доблестного ордена. Совсем зеленые ребята мало чем отличались друг от друга и составляли международную касту людей с единым образом мышления и такими же едиными целями – касту неисправимых идеалистов, с огромной требовательностью относившихся к внутренней дисциплине и внешнему проявлению самоконтроля. Убежденные в правоте всего, что они защищали, отважные, готовые к самопожертвованию бойцы, они являлись офицерами будущего, которым было суждено занять наиболее ответственные, часто самые высокие посты в обществе. Их путь был прямым, не признающим никаких компромиссов. Именно этим они отличались от остальных.