Джеймс Комптон - Свастика и орел. Гитлер, Рузвельт и причины Второй мировой войны. 1933-1941

Томсен в своих докладах сообщал не только о возможности войны между Америкой и Германией, но и о трудностях и проблемах, которые могут воспрепятствовать этому. В дипломатических депешах, поступавших со всего мира, звучали более тревожные ноты. Посол в Будапеште, например, писал, что чиновник Государственного департамента США уверял венгерского посла в Вашингтоне, что Америка «намерена вступить в войну и разгромить Гитлера, даже если для этого потребуется превратить Европу в руины и независимо от того, падет Англия или нет». Это было в апреле, а пять месяцев спустя посол в Лиссабоне предсказывал, что вступление Америки в войну произойдет «на следующей неделе». Было много и других примеров. В разговорах с японскими и итальянскими дипломатами в Берлине выяснилось, что американцы хотят сделать так, чтобы первый выстрел был за Германией, а разведка сообщала о том, что американские войска будут вводиться в бой по частям.

На фоне этих докладов резко выделялись легкомысленно-оптимистичные сообщения военного атташе в Вашингтоне, посвященные этому вопросу. Кроме того, сведения, полученные по дипломатическим каналам, надо было увязать с действиями Америки. На Вильгельмштрассе, по-видимому, больше верили докладам Томсена, чем сообщениям, поступавшим из других источников, и меморандумы министерства иностранных дел подтверждают это.

Рекомендации, которые давали дипломаты в Берлине и Вашингтоне относительно того, как должна реагировать Германия на политику США в вопросе участия в войне, совпадали. Почти все без исключения меморандумы советовали проявлять сдержанность и избегать всего того, что могло бы обострить и без того напряженные отношения между двумя странами.

Государственный секретарь Вайцзеккер в записке, написанной им после начала войны в Европе, требовал прилагать все усилия для того, чтобы Америка по-прежнему оставалась нейтральной. Для достижения этой цели он предложил, чтобы немецкий посол вернулся в Вашингтон и внимательно следил за развитием событий, а также защищал немецкие интересы в Западном полушарии. (Риббентроп в ответ на это нацарапал на полях его записки слово ausgeschlossen, что означало «об этом не может быть и речи».) Вайцзеккер выступал против любого демарша по поводу отмены Рузвельтом законов о нейтралитете, поскольку это все равно не принесло бы никакой пользы и могло бы быть истолковано как вмешательство во внутренние дела. Он предлагал выступить с декларацией о том, что Германия не собирается воевать с США и что война на море будет вестись в соответствии с международными законами.

Томсен тоже очень настороженно относился к тому, что можно было бы принять за вмешательство во внутренние дела Америки. Немецкая пропаганда, по его мнению, должна ограничиться общими фразами об уважении доктрины Монро и, возможно, высказываниями о бесполезности Первой мировой войны. Зато публичного одобрения изоляционистов, нападений на президента и даже усиленной критики британцев следовало во что бы то ни стало избегать.

Дикхофа особенно беспокоило, как бы американцы не спровоцировали Германию на нанесение первого удара. Свой большой меморандум, составленный в 1941 году, он посвятил вопросу о том, что необходимо сделать, чтобы не допустить американского вмешательства в войну. Единственное, что могло спасти от этого Германию, – ее быстрые, сокрушительные победы, которые сделали бы вмешательство Америки в войну ненужным. В любом случае немцы должны относиться к американцам спокойно, сохранять уверенность в себе и не забывать о своей силе. Он предупреждал, что не следует совершать такие действия или произносить слова, которые подкрепляли бы миф о «немецкой угрозе» для Америки. Американцы, писал он, – это самые непредсказуемые люди на свете. Их «невероятно легко привести в состояние, в котором они перестают трезво соображать». Президент – большой мастер подобных манипуляций, но даже ему нужен для этого подходящий материал. И «если мы будем сохранять ледяное спокойствие, – в заключение писал Дикхоф, – Рузвельту не удастся втянуть нас в войну».

Но к началу апреля Томсен понимал, что этот совет уже устарел. И он и Дикхоф постоянно предостерегали министерство иностранных дел от дипломатических контрударов и всего того, что может осложнить отношения между двумя странами [57].

Не ослабляя своей позиции, Томсен понимал, что инциденты с судами в Атлантике настоятельно требовали, чтобы Германия вела себя более сдержанно, и депеши и меморандумы на эту тему шли в Берлин до того самого дня, когда японцы напали на Пёрл-Харбор.