Майлз Трипп - Воздушная война в небе Западной Европы. Воспоминания пилота бомбардировщика. 1944-1945

– Ты боялся?

– Постоянно.

Я рассмеялся.

– Нет, не постоянно, Пол.

– Хорошо, я не могу сказать, что я ходил с трясущимися коленками. Часть времени я испытывал тревогу, а в отдельные моменты был испуган. Я не могу припомнить никаких конкретных случаев.

– Какой из вылетов для тебя тогда был наихудшим?

Его глаза остановились на паре фарфоровых стаффордширов, но это был пристальный взгляд человека, смотревшего внутрь себя.

– Достаточно странно, – сказал он, – но худшим вылетом был тот, в котором я обходился без нашего экипажа. Однажды в начале нашего тура я, как сменщик, полетел с другим экипажем. Я думаю, их верхний бортстрелок в тот день был непригоден для полетов. Когда мы подошли к цели, пилот приказал всем нам надеть парашюты. Это сильно меня напугало. Я знал, что мой валялся где-то в самолете, но не знал где. Лишь когда все закончилось, я задался вопросом, всегда ли этот конкретный экипаж надевал свои парашюты над целью. Возможно, это была их общепринятая практика.

Я попросил, чтобы он посмотрел в своей летной книжке детали этого рейда.

«Пилот флайт-лейтенант О'Брин [154], самолет «Джи-Джиг», дневной налет, Хомберг, продолжительность четыре часа пятнадцать минут».

– Действительно больше никаких других плохих вылетов?

– Хорошо, конечно, еще был Виттен. И я всегда помнил наши уходы на второй круг над Сент-Эвалом. Когда мы возвращались и летели к Сент-Эвалу, мы прошли низко над берегом. Он выглядел красивым, и это был этот берег. Я всегда помнил, на что это было похоже, и теперь живу с этим.

– Почему после того, как мы договорились встретиться снова, экипаж распался?

– В основном из-за лени. Мы были слишком ленивы, чтобы беспокоиться об этом.

– Финальный вопрос, Пол. Учитывая сегодняшнюю ситуацию в мире, союзнические усилия в 1939 – 1945 годах имели смысл?

– Да. Это нужно было сделать. Это должно было быть сделано из-за всех злодеяний Германии. Но о том, кто фактически выиграл войну, я не хотел бы говорить.

Некоторое время мы сидели, предаваясь воспоминаниям, а затем из магазина вернулся его сын. Пол вскочил на ноги, чтобы представить нас. «Майкл встретился с Майклом», – сказал он. Затем домой пришла его дочь Жозефина, которая училась на парикмахера, и мы вместе пообедали. Потом он сидел у окна, читая черновик книги, в то время как все остальные смотрели телевизор.

Я спал в резервной комнате, и на следующее утро Пол и я пошли, чтобы осмотреть дом, который он должен был очистить. Тот пах старостью и застоявшимися спертыми ароматами. Повсюду были пыль, запустение и скопившееся старье. Но среди мусора имелись одна или две ценные вещи. Пол открыл выдвижной ящик комода и достал старую пачку сигарет. «Вы не можете позволить себе что-то пропустить», – сказал он и, открыв пачку, вытянул нитку искусственного жемчуга. Я нашел маленькую коробку с дешевыми украшениями, среди безвкусных колец и брошей лежал пшеничный колос. Что он делал среди сокровищ старой леди? Он был подарен ей юношей, которого она любила много лет назад, когда они шли через пшеничное поле? Я увидел, что работа Пола была не для сентиментального человека.

– За девяносто пять процентов здесь можно получить наличные, – сказал он. – И ты мог бы написать книгу об этом.

– Я не начал бы, не зная, как приступить к расчистке этой грязи.

– Майкл и я сделаем это вечером.

Мы вернулись к его дому, чтобы посмотреть по телевизору утреннюю игру в четвертом международном матче по крикету Англия – Австралия. Днем я должен был уехать, но мы заказали на 14.30 телефонный звонок в Австралию и, следя за крикетом, говорили об экипаже, и в частности о Диге. Пол не раз повторил, что он был поражен проницательностью, проявленной Дигом в его длинном письме. «Он не только не был типом человека, способным писать письма... и чтобы написать такое письмо...»

Я предположил, что это письмо, возможно, было больше чем просто послание своему бывшему бомбардиру; до некоторой степени, с его данью уважения к отцу и высказанными надеждами по отношению к детям, оно звучало как исповедь и завещание.

– Для человека, который ненавидит писать письма, это, так или иначе, было чертовски хорошее письмо, – произнес Пол.

Звонок из Австралии раздался вскоре после того, как телевидение Би-би-си переключилось с крикета на скачки в Аскоте [155]. Голос Дига на другом конце провода был сильным и четким. Я сказал ему, что Пол нашелся, и вручил трубку Полу. Радостное приветствие Дига было ясно слышно на расстоянии в два метра. Мы спросили, если удастся оплатить проезд, сможет ли он приехать в Англию. Идея ему понравилась, но он, казалось, сомневался. В течение следующих шести или восьми месяцев он был сильно занят проектными работами, плотный график должен быть сохранен. Перед тем как повесить трубку, я сказал: