Йоханнес Штейнхоф - «Мессершмитты» над Сицилией. Поражение люфтваффе на Средиземном море. 1941-1943

Если британские ночные бомбардировщики теперь долетали до Данцига, то и американцы не успокоятся, пока не пошлют туда днем свои огромные армады. Рейхсмаршал снова разъярится и возложит вину на истребителей. Несчастные уцелевшие будут бродить среди дымящихся гор щебня в поисках своих детей и родственников. Затем, с больным сердцем и истощенные, они устало вернутся к бесконечной рутине своих фабрик и контор.

Бои на равнине западнее Катании, должно быть, к настоящему времени достигли Джербини. Сегодня вечером должен был быть выброшен парашютный десант, чтобы задержать наступление союзников и позволить как можно большему числу людей пересечь Мессинский пролив.

В Фодже мы тоже не нашли бы покоя. Тяжелые бомбардировщики начнут атаки на материк, как только падет Сицилия.

Ничего не осталось от того странного влечения, которое почти навязчиво тянуло нас к воздушному бою, сначала над Ла-Маншем, а затем в России. Рыцарское поведение, ассоциировавшееся с воздушной дуэлью, готовность снова и снова принимать вызов уступили место ощущению уязвимости, и удовольствие, которое мы когда-то получали от боя, как от спортивного поединка с равным соперником, ушло в далекое прошлое.

В человеке, не имеющем фактически никаких шансов на выживание, растет разочарование и ожесточение, и он не склонен сорить словами. Но наш сарказм принял формы, непонятные тем, кто не был так уязвим. Выделяя себя как нечто большее, чем «орудие разрушения» (и обманываясь в этом!), истребители стали гордыми, почти высокомерными, в чем могли сравняться только с другими летчиками, да разве еще с десантниками или подводниками.

Они теперь редко вспоминали о «конечной победе» и о последующих за ней днях. Им также был противен пафос газетных статей о фронте. Помпезность журналистской пропаганды вызывала уничтожающие комментарии. Они больше вообще ни во что не верили. Неужели это начинающееся пораженчество, спрашивал я себя.

Внезапно мы услышали наверху шум двигателей бомбардировщика. Мгновенно разговоры вокруг столов прекратились, но, как только шум стих вдали, небольшая площадь снова заполнилась звуками голосов. Красное вино было крепким, и, слегка захмелев, я поднялся и вышел из ресторана, чтобы пойти наверх, в свою комнату. Из зеркала на меня смотрело незнакомое лицо, желтое и вытянутое.

Когда я выключил свет, темнота показалась такой плотной, что я почувствовал своего рода страх. Но льняные простыни были очаровательно прохладны и приятно пахли мылом. Постепенно меня охватило ощущение абсолютной безопасности.

Ранним утром я должен был вылететь в Бари, чтобы выяснить, в достаточном ли количестве туда прибыли новые машины с заводов. В Фодже Бахманн должен был провести необходимую подготовку для наших поисков аэродрома. Нам крайне необходим был новый «физелер-шторьх». Мне самому не нравились огромные желтые пшеничные поля около Кротоне, так как они находились в районе распространения малярии. Кроме того, там стояла невыносимая жара, и пыль, поднимавшаяся при взлете, выдавала бы наше местоположение.

В лесистом, горном районе Сила, к востоку от Козенцы, который находился на высоте более 1000 метров, на пастбищах, как предполагалось, имелись большие отрезки необработанной земли, которые мы могли бы превратить в передовые взлетно-посадочные площадки. Лес обеспечил бы хорошую маскировку для наших «Ме».

Я надеялся, что среди самолетов в Бари будет достаточное количество «канонерских лодок» – модификация, которая в дополнение к 20-мм пушке, стреляющей через втулку винта, имела еще две, установленные в контейнерах под плоскостями.

Было удачей, что эскадра еще имела в Фодже несколько автомобилей. Мы могли отправиться на склады и получить палатки, инструменты и грузоподъемные механизмы, новые двигатели – тысячу и одну вещь, чтобы заменить то, что было уничтожено лишь сегодня утром.

И снова нам не дадут никакого времени, чтобы прийти в себя. Разве что пару дней в Фодже, чтобы выспаться и выкупаться в бухте Манфредонии.

Мы должны были практиковаться в атаках на «Крепости». Приближаясь на встречном курсе, мы должны были держаться друг к другу плотно, крылом к крылу, пока силуэт бомбардировщика не окажется точно в прицеле…

Прошло более двадцати пяти лет с момента высадки союзников на Сицилии. Болезненные раны, причиненные в те дни, когда бомбы, подобно дождю, падали вниз на сражающихся солдат и гражданское население, теперь излечены. Для союзников высадка означала принудительное открывание двери (в Европу), но для нас, немцев, это был не более чем этап, – и, возможно, решающий, – на пути к поражению, на дороге, на которой другими промежуточными этапами были Сталинград и Тунис.