Йоханнес Штейнхоф - «Мессершмитты» над Сицилией. Поражение люфтваффе на Средиземном море. 1941-1943

Однако, казалось, что-то удерживало меня, словно миссия, которая была поручена нам – и которую мы «провалили», – все еще была не завершена.

Тишину нарушали хлопки боеприпасов, взрывавшихся в пожарах на аэродроме. Позади ближайшей живой изгороди, между оливковыми деревьями, в небо бдительно смотрели стволы 88-миллиметровых зенитных пушек, словно здесь оставалось что-то еще, нуждавшееся в защите. Телефоны были демонтированы или уничтожены. Фельдфебель Хенрих и его отделение радиоперехвата давно покинули свое сказочное место в башне древнего замка и теперь были на пути в Милаццо.

Рабочие заполучили бывший командный пункт. Посмотрев в направлении Эриче, я увидел, что барак находился в процессе разборки. Сначала исчезла крыша, затем боковые стены, потом торцевые.

Механики в «кюбельвагене» искоса смотрели на меня, словно спрашивая себя: «Когда же, черт возьми, он собирается взлетать?» Я пошел к «Ме» и медленно, одно за другим, начал приготовления. Спасательный жилет. Пропустить между ногами ремень и застегнуть его. Ремень с сигнальными ракетами на икры ног. Сложить карту, чтобы было видно маршрут. (Не то чтобы карта была действительно необходима для перелета в Калабрию. В этом случае навигация была до абсурда проста.)

Механики молча поднялись на крыло «Ме» и открыли фонарь кабины. Когда лямки парашюта защелкнулись в замке на моей груди, скулящий звук инерционного стартера начал расти, становиться громче. Все происходило согласно плану. Последний взлет с Сицилии не должен был иметь никаких отличий от любого другого.

Двигатель работал ровно. В соответствии с системой, которую вы не найдете нигде в руководствах, мои глаза путешествовали по приборной доске, одновременно я с равными интервалами смотрел влево и вправо и осматривал воздушное пространство позади и выше себя. Пилот, летящий один, должен быть вдвойне осторожен. Снова появились привычные запахи – масло, охлаждающая жидкость, смазка и бензин – специфический аромат «мессершмитта», который исходил из горячего двигателя, от горячего масла в маслопроводах и гликоля в системе охлаждения. Каждый самолет имеет свой запах.

Рабочие около пещеры на горе Эриче посмотрели вверх, когда я на своем «Ме» выполнял вираж, пролетая вокруг скалы. На несколько секунд я увидел нашу виллу, а затем передо мной было только море. Я сделал длинный крюк на север, чтобы обогнуть Палермский залив. Над городом висел туман, из которого поднималась, отражая вечерний свет, гора Пелагрино.

Солнце было прямо позади меня. На высоте 4000 метров я плавно передвинул назад рычаг сектора газа и выровнял поверхность капота двигателя по темному краю горизонта.

Когда горы круто обрывались в море, я мог видеть между законцовкой правой плоскости и вращающимся винтом бледную ленточку прибрежного шоссе. Высоко в небе парила покрытая снегом вершина Этны, легко видимая через треугольное боковое стекло рядом с толстым синеватым бронестеклом перед прицелом.

По этому прибрежному шоссе между Палермо и Мессиной двигалась моя эскадра, вернее сказать, человеческий компонент моей эскадры. Крошечные партии людей были посланы отдельными маленькими конвоями с приказом собраться вместе там, где они смогут. Как они пересекут пролив, все еще не было ясно. Как предполагалось, это могло быть сделано на курсировавших там паромах «Зибель» и на понтонах, но союзники совершали убийственные налеты на Мессинский пролив. Соответственно в том районе была высокая концентрация тяжелой зенитной артиллерии. В моих наушниках было мало или вообще не было слышно шума, который обычно сопровождает воздушный бой. Сейчас, непосредственно перед закатом, все было тихо. Лишь шуршание и треск, затем в течение нескольких секунд громкий рев включаемых и выключаемых передатчиков, за которым последовала полная тишина.

Когда я прилетел в Трапани весной – в начале апреля, – склоны были ярко-зеленые и вершины гор окутывали дождевые облака. Я тогда направлялся в Африку и, как сегодня, летел один. Началась конечная стадия войны в Тунисе, и союзники наступали на север через линию Марет [117].

А сегодня я летел на материк, последним из своей эскадры, и эвакуация с острова началась. Склоны гор были голыми и опаленными летним солнцем, а всего прошло три месяца с того первого полета. Степень, до которой ужалась «крепость Европа», была пугающей.

Ниже, справа от меня, лежал город Чефалу. Я решил лететь севернее, над Липарскими островами, чтобы обойти Мессинский пролив. Даже если к этому времени дня истребители и «Летающие крепости» были уже на пути домой, я мог бы привлечь внимание собственной зенитной артиллерии, и я не имел никакого желания делать этого. Верхние части гор были глубокого синего цвета, и над ними, подобно факелу, пылала вершина Этны. Я держал курс на южную оконечность Калабрии, между проливом и Стромболи [118], над которым висело черное облако.