Ф Грэм - Скифские империи. История кочевых государств Великой степи

«За молитву святых отцов наших, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, раба своего грешного Афанасия Никитина сына.

Записал я здесь про свое грешное хождение за три моря: первое море – Дербентское, дарья Хвалисская, второе море – Индийское, дарья Гундустанская, третье море – Черное, дарья Стамбульская.

Пошел я от Спаса святого златоверхого [252] с его милостью, от государя своего великого князя Михаила Борисовича Тверского, от владыки Геннадия Тверского и от Бориса Захарьича.

Поплыл я вниз Волгою. И пришел в монастырь калязинский к святой Троице живоначальной и святым мученикам Борису и Глебу. И у игумена Макария и святой братии получил благословение. Из Калязина плыл до Углича, и из Углича отпустили меня без препятствий. И, отплыв из Углича, приехал в Кострому и пришел к князю Александру с другой грамотой великого князя. И отпустили меня без препятствий. И в Плес приехал без препятствий.

И приехал я в Нижний Новгород к Михаилу Киселеву, наместнику, и к пошленнику Ивану Сараеву, и отпустили они меня без препятствий».

Везде в пути он был со своим верным конем, а прибыв в Индию, сказал:

«И в том Джуннаре хан отобрал у меня жеребца, когда узнал, что я не бесерменин, а русин. И он сказал: «И жеребца верну, и тысячу золотых в придачу дам, только перейди в веру нашу – в Мухаммеддини. А не перейдешь в веру нашу, в Мухаммеддини, и жеребца возьму, и тысячу золотых с твоей головы возьму». И срок назначил – четыре дня, на Спасов день, на Успенский пост. Да Господь Бог сжалился на свой честной праздник, не оставил меня, грешного, милостью Своей, не дал погибнуть в Джуннаре среди неверных. Накануне Спасова дня приехал казначей Мухаммед, хорасанец, и я бил ему челом, чтобы он за меня хлопотал. И он ездил в город к Асад-хану и просил обо мне, чтобы меня в их веру не обращали, да и жеребца моего взял у хана обратно. Таково Господне чудо на Спасов день. А так, братья русские христиане, захочет кто идти в Индийскую землю – оставь веру свою на Руси, да, призвав Мухаммеда, иди в Гундустанскую землю. Солгали мне псы бесермены, говорили, что много нашего товара, а для нашей земли нет ничего: все товар белый для бесерменской земли, перец да краска, то дешево. Те, кто возят волов за море, те пошлин не платят. А нам провезти товар без пошлины не дадут. А пошлин много, и на море разбойников много. Разбойничают кафары, не христиане они и не бесермены: молятся каменным болванам и ни Христа, ни Мухаммеда не знают…

В Бидаре на торгу продают коней, камку, шелк и всякий иной товар да рабов черных, а другого товара тут нет. Товар все гундустанский, а из съестного только овощи, а для Русской земли товара нет».

Говоря об острове Ормузе, он говорит: «Велик солнечный жар в Ормузе, человека сожжет… Ормуз – пристань большая, со всего света люди тут бывают, всякий товар тут есть; что в целом свете родится, то в Ормузе все есть. Пошлина же большая: ей всякого товара десятую часть берут».

Побывав во множестве мест в Индии, он отправляется в Калхат и Дабхол. Об этом месте он говорит: «Тут я, окаянный Афанасий, рабище Бога Вышнего, Творца неба и земли, призадумался о вере христианской, и о Христовом крещении, о постах, святыми отцами устроенных, о заповедях апостольских и устремился мыслию на Русь пойти».

В Дабхоле он за две золотые монеты поплыл на Ормуз, а оттуда через Шираз, Исфахан и Тебриз снова попал на землю Ширван-шаха. Затем он отправился в Трабзон и после бурного перехода прибыл в Кафу, но умер, прежде чем доехал до Смоленска; записи о его путешествии в том же году (1475) доставили в Москву и передали через секретаря великому князю. Афанасий приводит такие сведения о времени, потребном, чтобы добраться до разных мест на Востоке: «От Ормуза морем идти до Калхата десять дней, а от Калхата до Дега шесть дней и от Дега до Маската шесть дней, а от Маската до Гуджарата десять дней, от Гуджарата до Камбея четыре дня, а от Камбея до Чаула двенадцать дней, и от Чаула до Дабхола шесть дней. Дабхол же в Индостане пристань последняя бесерменская. А от Дабхола до Кожикоде двадцать пять дней пути, а от Кожикоде до Цейлона пятнадцать дней, а от Цейлона до Шабата месяц идти, а от Шабата до Пегу двадцать дней, а от Пегу до Южного Китая месяц идти – морем весь тот путь. А от Южного Китая до Северного идти сухим путем шесть месяцев, а морем четыре дня идти».

Когда посол из Вены к Василию вернулся во владения своего господина, его сопровождал царский посланник Григорий Истома с дьяком Владимиром Семеновичем Племянниковым, который привез ответ от своего государя. Их с большими почестями принял император Максимилиан и выразил желание, чтобы они посетили службу в католической церкви; однако духовенство Инсбрука, где они остановились, воспротивилось допущению еретиков в святые стены, и тогда личные певчие императора вполголоса пропели для них высокую мессу, что, по замечанию Герберштейна, понравилось русским, которые сказали: «Это по-нашему», имея в виду, что у них в обычае отправлять богослужение низким и тихим голосом. Во время пребывания в Инсбруке Истома нанял нескольких пушкарей для своей страны, и пятеро из них впоследствии вернулись с ним в Москву. В 1492 году, за несколько лет до того, Истома вместе с двумя десятками других московитов ездил по поручению своего государя в Копенгаген и заключил договор между датским королем Иоганном и Иваном, в котором первый обещал царю помочь в войне с Литвой в обмен на помощь против его мятежного подданного Сванта [253], который незадолго до этого узурпировал власть в Швеции. Также по договору, если кто-либо из них нападет на Сванта в Стокгольме или на любого другого повстанца в шведских владениях, он должен уведомить о том другую сторону. Двумя годами раньше жители Кеми в Финляндии в оправдание казни нескольких русских и крестового похода против их империи обнародовали письмо. В нем они говорили о неоднократных нападениях русских, которые много лет терзали Нордбот и Отбот и, коварно воспользовавшись миром, под предлогом торговли приходили туда, грабили и убивали беззащитных жителей, а кроме того, утверждали, что им принадлежит вся ловля лососей, и требовали с финнов и саамов по три белых меховых шкурки с человека. Однажды, когда крупная банда пересекла границу между Россией и Швецией, проходившую по реке Улео, Ганс Андерсон, смотритель Турки, города и острова на этой реке, пошел на них с отрядом жителей и убил двадцать грабителей, а остальные бежали в свои поселения на Белом море. Рядом с часовней Мугос на берегу Улео стоял камень в 3 аршина высотой и шириной, отмечавший пределы обеих держав, на котором были высечены пограничные знаки: лев для Швеции, крест для России и молот для Лапландии. Через год после этих волнений русские объявили войну Финляндии, их армия выступила на Выборг и некоторое время простояла перед ним, но так и не смогла его взять. В 1495 году шведский флот отплыл из Стокгольма и уничтожил недавно построенную крепость Ивангород на Нарве, и московиты, мстя за него, пересекли Финский залив по льду и, несмотря на суровое время года, учинили страшные разрушения на противоположном берегу. В марте 1496 года московские князья Ушатые наняли в Онежской и Двинской земле новую сильную рать и, вооружив и снарядив ее из арсенала крепости Орешек на Неве, повели на Кеми и Торнео на северной оконечности Ботнического залива и на шведский город Каликсельф, который и разграбили; а через несколько месяцев они сожгли более южные крепости Йокка и Нислот. В том же году Истома с приличествующим окружением был отправлен Иваном в Норвегию и Данию, чтобы возобновить торговый договор; и поскольку послы не могли ехать обычным путем из-за войны, разразившейся между Россией и Швецией, как и через провинции на Балтийском море, поскольку продолжались военные действия с Литвой, они отправились в Архангельск в заливе Святого Николая, или, как его теперь всегда называют, Белом море, и обогнул Нордкап на таких крохотных суденышках, что их легко было перетащить через узкие перешейки земли. Наконец, добравшись до Тронхейма, они отправились оттуда в Копенгаген. Другое посольство Иван направил к королю Иоганну в 1500 году, чтобы просить у него руки датской принцессы Елизаветы для своего сына Василия; но послам сообщили, что она уже сочеталась с маркграфом Иоахимом Бранденбургским, хотя Иоганн, которому досаждал новый мятеж в Швеции, согласился отдать царю часть Финляндии. Поскольку Иоганн Якобсон, посол Дании, который приехал с боярами Ивана в Москву, впоследствии отправился в Лондон в том же качестве, вполне вероятно, что он рассказал о русских в Англии; потому что примерно в это же время английский двор начал обращать внимание на Московию, и на маскарад в Парламентском зале в Вестминстере, устроенный Генрихом VIII в 1510 году, граф Уилтшир и лорд Фицуолтер явились в русских костюмах: «в длинных кафтанах желтого атласа с поперечными полосами из белого атласа, в каждой белой полосе была алая, по русскому обычаю, в серых меховых шапках и сапогах с загнутыми носами, у каждого в руках был топор». Дружественное общение между Москвой и Копенгагеном продолжалось до последних лет жизни Ивана, а также и в правление его преемника Василия [254], которому король Дании Иоганн прислал поздравление с восшествием на престол.