Изольда Иванова - «Долина смерти». Трагедия 2-й ударной армии

И мне в наказание: «Собирай что у немцев есть — у живых и у мертвых». — «Я не мародер», — говорю. А он — за маузер, глаза бешеные, и впрямь выстрелит. Пришлось идти. 35 немцев убитых оказалось, 15 — раненых. И нас из 30 15 осталось… Принес, что нашлось. Водки много было.

— Выпьем на их территории! — говорит Кузнецов. Пока все не выпили, не ушли.

Зверели мы от такой жизни. 15 марта, помнится, принимали меня в партию. Перед тем на партбилет фотографировали. Председатель парткомиссии посмотрел на мою карточку и говорит: «Да, увидел бы такой снимок Гитлер — инфаркт бы получил!»

Зверский, должно быть, вид у меня был… Но жизнь и на войне переменчива. К концу марта от нашей разведки почти ничего не осталось. Да и во всех трех полках 92-й дивизии к тому времени меньше тысячи сохранилось — от тринадцати-то тысяч человек, что в октябре в эшелоны грузились… Из остатков разных подразделений сформировали один сводный батальон. Все пехотой стали — и артиллерия, и разведка, и бронетанковая рота… Командовал батальоном комиссар Седых. Меня, как в партию приняли, назначили политруком роты. Приказ Ворошилова зачитали: о том, что во всех боевых действиях политруки должны быть впереди.

Но к тому времени вся армия выдохлась — наступать некому. 4 апреля Пасха была. И устроили немцы в этот день настоящее побоище: мы ведь уже совсем обессиленные были и почти что безоружные — ни патронов, ни снарядов…

Меня, раненного в руку и ногу, вечером вытащили разведчики 20-й дивизии НКВД, недавно за Волхов переправленные. Привязали к санитарной упряжке, и собаки сами потащили сани, на лыжах установленные, в медсанбат. Кругом — убитые лежат, раненые стонут. Вдруг вижу: Седых! Снарядом ему обе ноги оторвало, и кровь фонтанами бьет прямо в лицо… А я к саням, как чурка привязанный, — чем пособишь?

Довезли собачки до медсанбата на берегу речки, километрах в трех от Ручьев. Раны обработали, на руку гипс вроде самолета наложили. Не так болело, как зудело под гипсом — вши совсем замучили. Да температура еще, но в медсанбате давно уже никаких лекарств не было. А ноги ничего — с палкой могу передвигаться. Врач засунул мне историю болезни за голенище и говорит: «Ты один ходячий, иди — может, и выйдешь. Через „коридор“ у Мясного Бора один из ста все же проходит. Может, повезет…»

— А вы как же? — спрашиваю.

— Мне нельзя — у меня раненые…

Допрыгал я к вечеру до дороги. Вижу — машина медсанбата вдалеке стоит. А перед глазами круги плывут — желтые, красные. Весна уже была, 8 апреля, а ночью снег выпал, я воронку и не заметил, а она полная воды. Как ухнул в нее с головой… Кое-как выкарабкался. Вода ручьями течет, нога онемела, не ступлю. Привстану — и броском вперед. Упаду — снова бросок. С машины меня и заметили. Открыли заднюю дверку, а в кузове печка и бочка с теплой водой… Дальше не помню, словно во тьму провалился. Очнулся в госпитале в Рыбинске — самолетом меня туда доставили. Год по госпиталям мотался — кости гнили.

Потом списали подчистую, больше и не воевал…

С. П. Пантелеев,

ветфельдшер,

бывш. боец 50-го отдельного разведбатальона 92-й сд

Наш полк в мае 1941 г. из г. Бийска Алтайского края на пароходе по р. Бия дислоцировался в лагеря под Барнаулом для прохождения учений и летних маневров.

По берегу Бии на огромной территории соснового леса раскинулся палаточный военный лагерь.

Быстро прошел трудовой месяц, насыщенный учебой и культурными развлечениями.

22 июня в лагере проводили большой спортивный праздник. В самый накал спортивных состязаний диктор объявил: «Война!» «В ружье!» — скомандовал я и до конца Любанской операции с ружьем не расставался.

Вскоре мы возвратились в Бийск на свои места. В наш военный городок стали прибывать призывники из запаса. Из них формировали батальоны и отправляли на фронт. Меня считали опытным командиром, так как я уже участвовал в боях на финском фронте. Мне поручили формировать подразделения батальона и отправлять их на фронт.

В сентябре 1941 г. сформировали маршевый батальон, а меня назначили его командиром. Я выехал на фронт, навсегда оставив г. Бийск и любимую жену.

В Москву прибыли ночью. Столица не была похожа на себя: все затемнено, нигде ни звука, даже разговаривали вполголоса. Без остановки проехали Калинин. Уже была слышна артиллерийская канонада.

От г. Крестцы мы отбыли к Новгороду на автомашинах, в пути дважды подверглись налетам немецкой авиации.