Юлиус Белох - Греческая история, том 1. Кончая софистическим движением и Пелопоннесской войной

Новые идеи медленно проникают в народную массу,

тем более в такое время, когда еще не существует читающей публики. Поэтому учения древнейших философов остава­лись первоначально достоянием небольшого кружка учени­ков, даже в том случае, если они не были доступны, как в пифагорейской секте, только посвященным. Здесь первый шаг по новому пути сделал Ксенофан, который облек свое учение и свою полемику против традиции в поэтическую форму и, таким образом, сделал их доступными для образо­ванных людей всей нации. Шестьдесят лет странствовал он по греческим странам, от своей ионийской родины до Сира­куз и далекой Элей в Италии, повсюду декламируя свои сти­хотворения, наполовину еще рапсод, наполовину уже со­фист. Его примеру последовали Парменид и Эмпедокл, по­следний, правда, в совершенно иной форме. Старое и новое мировоззрение соединились в нем, как бы не сливаясь; тот же человек, который, как философ, не отступал даже перед крайними выводами, был вместе с тем жрецом и прорицате­лем и, как таковой, пользовался славою святого. Мы можем не одобрять этого; но, по условиям того времени, слава чу­дотворца должна была способствовать распространению его философского учения.

Таким образом, философия мало-помалу становилась достоянием общества. Особенно два новых искусства — ри­торика и диалектика — все сильнее привлекали к себе моло­дежь из высших классов общества. В это демократическое время всякий, кто хотел достигнуть политического влияния, непременно должен был владеть словом; главным образом риторика была обязана своими успехами народным судам. Если даже в наших присяжных судах, которые состоят из лиц, принадлежащих к состоятельным и образованным клас­сам, искусная защитительная речь адвоката нередко имеет сильное влияние на характер приговора, насколько более должно было подчиняться силе слова судилище, члены ко­торого выбирались по жребию из всех граждан и в котором, следовательно, представители наименее образованных клас­сов должны были составлять большинство? Притом, в Афи­нах и, вероятно, во всех других городах каждый обязан был лично защищать свое дело перед судом; вследствие этого адвокат-крючкотвор часто одерживал верх над честным, но не владеющим речью противником. Естественно, что учите­ля красноречия не имели недостатка в учениках. Но великие люди, впервые основавшие теорию красноречия, очень хо­рошо понимали, что простая риторическая дрессировка не может сделать человека оратором. Они старались дать своим ученикам серьезное общее образование, изощрить их мысль обсуждением философских проблем, внушить им честные и стойкие убеждения разъяснением вопросов этики. Поэтому они называли себя учителями мудрости, софистами.

Деятельность учителя поглощает все силы человека; ко­нечно, невозможно было требовать, чтобы софисты препо­давали безвозмездно. Этого и не требовали; напротив, те ты­сячи людей, которые стремились в риторические школы, охотно вознаграждали своих учителей за их труды и потра­ченное время. В Греции искони привыкли оплачивать ду­ховный труд. Уже рапсоды гомеровского времени пели за плату. Симонид и Пиндар получали за свои победные песни очень значительный гонорар, драматические поэты получали денежные награды, а врачи и тогда, как теперь, требовали крупного вознаграждения за свои услуги (выше, с.339). И общественное мнение, действительно, не видело ничего пре­досудительного в том, что софисты получали плату. Внача­ле, вследствие несоразмерности спроса с предложением, эта плата была довольно высока, но вскоре она начала пони­жаться; впрочем, даже знаменитейшие из софистов, как Горгий и позже Исократ, приобрели благодаря своей педагоги­ческой деятельности только очень скромное состояние (вы­ше, с.339).

Поэты, художники и врачи издавна переходили в Гре­ции с места на место; понятно, что люди, как Горгий и Про­тагор, не могли довольствоваться узкой сферой деятельности в пределах своей родины, Леонтин или Абдеры. Да и без то­го разрушение Леонтин сиракузянами в 423 г. заставило бы Горгия удалиться на чужбину. Самым удобным средством для распространения новых идей была национальные игры; в Олимпии и Дельфах Горгий произнес перед собравшимися со всех концов мира греками две знаменитейшие свои речи, и с тех пор чтение ораторских произведений сделалось не­обходимой составной частью программы празднеств.

Но в Греции теперь впервые образовался и другой умст­венный центр, который мог гораздо сильнее влиять на ду­ховное развитие нацйи, чем эти торжественные съезды, со­биравшиеся через долгие промежутки времени и только на несколько дней. Со времени Персидских войн Афины сдела­лись политическим, а вскоре и экономическим средоточием для государств, окружавших Эгейское море. Огромные фи­нансовые средства, стекавшиеся сюда, обусловили расцвет искусств, не имевший себе равного; такой город должен был, конечно, привлекать к себе и научные силы всей Гре­ции. Правда, при Перикле духовная жизнь нации сосредото­чивалась в Афинах далеко еще не в такой степени, как в сле­дующем столетии; из великих мыслителей этой эпохи, не родившихся в Афинах, только один — Анаксагор — жил здесь продолжительное время, да и тот в конце концов был изгнан. Но за исключением, может быть, одного только Эмпедокла, между выдающимися учеными этого периода не было ни одного, который, по крайней мере короткое время, не жил бы в Афинах и здесь в публичных речах, в частном преподавании, в прениях с единомышленниками и против­никами не проявлял бы своего таланта. Таким образом, в Афинах господствовала оживленная умственная деятель­ность, какой до сих пор нельзя было встретить ни в одном пункте Эллады, да и не ее одной; и неслучайностью было то, что оба человека, которые в следующем веке наиболее силь­но повлияли на мировоззрение нации, — Еврипид и Сократ — были афинянами.