Зверства и грабежи творили солдаты всех сил Гражданской войны. Но для белых это было приговором. Никто, кроме них, не ставил в центр своей агитации восстановление «законности». Та часть населения, которая надеялась на белых, ждала от них именно законности, как от большевиков ждали земли и социальной справедливости, от Махно — воли и защиты крестьянских интересов. Явив вместо законности грабежи и зверства, белые показали населению, что от них нет никакой пользы, кроме вреда.
Порассуждав о бандитской сущности всех своих противников, даже Деникин признает: «Набегающая волна казачьих и добровольческих войск оставляла грязную муть в образе насилий, грабежей и еврейских погромов». [115] Деникин А.И. Указ. соч. С. 98.
Ничем не лучше были и колчаковцы. При подавлении крестьянских выступлений А. Колчак рекомендовал своим подчиненным уничтожать (то есть казнить) «агитаторов и смутьянов» (такая расплывчатая формулировка позволяла ставить к стенке любого недовольного новой властью), брать заложников, которых расстреливать, а их дома сжигать, если местные жители дают неверные сведения. Колчак предлагает брать пример с японцев, которые сжигают деревни, «поддерживающие» повстанцев. [116] См.: Процесс над колчаковскими министрами. Май 1920. Документы. М., 2003. С. 582–583.
Методы взаимоотношений белых с крестьянами диктовались логикой военного остервенения и быстро сравнялись в жестокости с красными. Но у белых были и отличия, и не в их пользу. Характеризуя эволюцию белого движения, один из его идеологов В. Шульгин пишет: «Почти что святые» и начали это белое дело, но что же из него вышло? Боже мой!.. Начатое «почти святыми», оно попало в руки «почти бандитов»… Деревне за убийство было приказано доставить к одиннадцати часам утра «контрибуцию» — столько-то коров и т. д. Контрибуция не явилась, и ровно в одиннадцать открылась бомбардировка.
— Мы — как немцы, сказано, сделано… Огонь!..
Кого убило? Какую Маруську, Евдоху, Гапку, Приску, Оксану? Чьих сирот сделало навеки непримиримыми, жаждущими мщения… «бандитами»?..
Мы так же относимся к «жидам», как они к «буржуям». Они кричат: «Смерть буржуям», а мы отвечаем: «Бей жидов». [117] Шульгин В. Дни. 1920 г. М., 1990. С. 291, 292, 295–296, 298.
Эти заметки — приговор белому делу.
Коммунисты создавали новое общество, а значит, и новую элиту. Белые стремились сохранить прежнюю элиту, более культурную, но скованную аристократическими предрассудками и потому менее эффективную в условиях революции.
Белый авторитаризм был лишь менее последовательной моделью того же тоталитарного будущего, играл по большевистским правилам игры и потому проиграл. Шульгин вспоминает о разговоре с офицером перед «профилактическим» обстрелом крестьянской деревни: «Ведь как большевики действуют, они ведь не церемонятся, батенька… Это мы миндальничаем… Что там с этими бандитами разговаривать?» [118] Шульгин В. Дни. 1920 г. М., 1990. С. 298.
И белые не церемонились, доставляя народу выбор между офицерской и пролетарской диктатурой. Крестьяне в 1919–1920 гг. из двух зол предпочли второе.
В случае гипотетической победы Белого движения развитие нашей страны пошло бы, конечно, не так, как это случилось в советскую эпоху. В этом смысле альтернатива была, и, как показывает опыт Европы, это была альтернатива между коммунизмом и фашизмом. В 20–30–е гг. Европа и Северная Америка шли к индустриальной системе социального государства. Это развитие могло идти тремя путями: коммунистическим, нацистско-фашистским и социал-либеральным (включая сюда и варианты, предлагавшиеся демократическими социалистами). В России последний из этих путей в обход тоталитаризма был возможен в случае победы тех или иных социалистов, кроме коммунистов. Две первые возможности вели по тоталитарному пути. Коммунистический путь нам известен. «Белый» путь уже в период Гражданской войны заметно коричневел, как коричневели и другие диктаторские режимы Европы в первой трети XX века. Фашистские тенденции контрреволюционного авторитаризма по мере дальнейшей модернизации имели тенденцию к усилению.
Крестьянский бунт, бессмысленный или разумный?
Все мы помним из Пушкина: «не дай Бог увидеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный». Раз во время Гражданской войны был бунт, и прежестокий (беспощадный), то, значит, был он и бессмысленным. А если был в нем какой-то смысл — то в поддержке реальной антибольшевистской силы — белых. Поднялся народ русский то ли в безумии, толп за Деникина и Колчака, да и пал под ударами жестоких красных карателей, не добившись своего. А чего добивался — то?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу