Готтлоб Бидерман - В смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945

Враг, зная о наших попытках захватить подходы к гавани, бросал все новые части для обороны рубежей на нашем пути. Наши головные подразделения попали под град атак бомбардировщиков и истребителей, понеся тяжелые потери.

Был канун Рождества 1941 г. Даже в это самое святое, по мнению солдат обеих воюющих сторон, время неумолимый бог войны не устроил праздника-передышки. Мы устроились в воронках и окопах, выкопанных на прежней русской линии обороны. Со склада в тылу грузовики с провиантом доставили каждому солдату особый паек, состоявший из фляги крымского вина и буханки белого хлеба. Они также впервые за много дней привезли почту.

При свете свечи Гинденбурга, съежившись под выцветшей и обветшавшей плащ-палаткой, одеревеневшими и ноющими от холода пальцами я открыл посылку из дому. Она была небольшой, так как разрешенный вес составлял 2 килограмма. Когда я поспешно разорвал мятую обертку и вокруг распространился сладкий запах имбирного хлеба, резко контрастирующий с резким запахом нестираной шерстяной формы, тяжелого кожаного снаряжения, оружейного масла, мною овладела тоска по дому. Мне прислали маленькую свечку на подставке в форме звезды из фольги, кусочек вечнозеленой хвойной ветки из нашего Шварцвальда, небольшую бутылку шварцвальдской вишневой наливки и имбирный хлеб, испеченный моей матерью и упакованный с величайшей заботой для долгого путешествия на восток.

Мороз посеребрил влажную стенку убежища, а мы при дыхании испускали клубы пара, который на мгновение повисал в неподвижном воздухе, перед тем как раствориться во тьме. Тесно прижавшись друг к другу, мы с Вольфом скрючились во влажной пещере, вырубленной в крымской земле, и держали руки поближе к призывному теплу рождественской свечи.

Нас уже больше не беспокоил стрекот русских «максимов» где-то вдали, и мы уже перестали обращать внимание на выстрелы, трещавшие над головой. Наши взгляды из-под ободков стальных шлемов, помятых и изношенных за месяцы постоянного пользования, сейчас были прикованы к пламени свечи. Покрытые пушком щеки Вольфа выдавали его молодость, однако по глазам было видно, что этот молодой человек повзрослел раньше времени. Мы повзрослели вместе, и между нами возникло чувство братства, близости духа и доверия, которого не могут понимать те, кто всю жизнь провел в безопасности.

Вольф вытащил из кармана гармонику и негромко сыграл традиционные песни своей родины: «О, рождественская елка» и «Тихая ночь, святая ночь».

Два солдата из соседнего окопа, услышав гармонику, подползли по промерзшей земле к нашей позиции. Поджав колени, мы тесно сгрудились в укрытии, наши тела излучали слабое, но так нужное друг другу тепло. Дух товарищества, который существовал между нами, понимание, что каждый из нас стремился покинуть это место навсегда, смягчало тоску по дому, которую мы испытывали в эти часы.

Содержимое рождественских посылок было поровну поделено; вино из фляг принесло тепло нашим стиснутым конечностям. Вольф снова сыграл песни на гармонике, и хриплыми голосами мы негромко подпевали в такт музыке.

Снаружи, за пределами лучей нашей свечи, в небо с шипением взлетела ракета, породив на земле жуткие тени, пока медленно плыла над замерзшей почвой. По соседству русский пулемет разорвал тишину, и тут же чуть впереди нашей позиции в ответ прозвучал выстрел из снайперской винтовки. Снова быстро опустилась на рубежи тишина, хотя на земле не было спокойствия.

После полуночи орудийные расчеты, ведомые командирами взводов, собрались в противотанковом рве, который был захвачен вчера нашим пехотным батальоном. С кирками и саперными лопатками мы принялись за работу, расширяя ров, уже не чувствуя холода, пока пробивались сквозь схваченную морозом почву.

Небо вдруг осветилось – примерно в 200 метрах русские послали ввысь ракету. Мы распластались на земле и неподвижно лежали до тех пор, пока ракета, которая, казалось, вечность медленно снижалась к земле, не погасла с яростным шипением.

Мы, покрываясь потом, ползли на солнце, пробившись к своей позиции. Утренний горизонт уже стал светлым, когда последние тяжелые ящики со снарядами оказались на огневой позиции. Мы отдыхали, прислонившись к стенке окопа, завернувшись в плащ-палатки, потяжелевшие на морозе, и в молчании ждали, пока придет приказ выставить караул.

В набирающем силу свете дня Рождества мы разведали свой участок и обнаружили блиндаж возле противотанкового рва. Блиндаж был добротный, построенный из крепких бревен и глубоко закопанный в землю. Враги, хорошо зная о местонахождении этого объекта, который оставили всего лишь несколько часов назад, вскоре обрушили на него огонь. И вновь мы оказались под огнем артиллерии и, как и под прежними бесчисленными обстрелами, покорились необходимости терпеливо переждать град снарядов, падающих на нас.