Виктор Муратов - Командарм Лукин

Или другой вопрос. Вот считается, что мы потеряли на войне двадцать миллионов человек.

— Да, так считается.

— А скажите, Михаил Александрович, кто считал? Пора, очевидно, глубже посмотреть на эти цифры. Сколько воинов пало и в каких боях, сражениях, битвах при окружении наших войск в сорок первом и сорок втором? Число двадцать миллионов слишком округленное. Вместо семи нулей должны быть конкретные тысячи, сотни, а может быть, и единицы. Ведь за каждой единицей — конкретная человеческая жизнь. А сколько погибло советских людей в фашистских концлагерях? Я, Михаил Александрович, насмотрелся… — Лукин помолчал. — Я не долго говорю, не утомляю?

— Я внимательно слушаю, Михаил Федорович, — ответил Шолохов, закуривая новую папиросу. — Нужна правда, очень нужна. Для живущих нужна и для будущих поколений.

— А о плене вообще почти ничего не написано. Это у нас считается как бы запретной темой. Честно признаться, я был удивлен, прочитав ваш рассказ «Судьба человека». И как это его разрешили печатать? Очевидно, ваше имя, авторитет подействовали. Думаю, подобный рассказ рядового литератора не вышел бы в свет. Вы не нуждаетесь в лести, Михаил Александрович, новый рассказ превосходный, поверьте мне, испытавшему ужас плена. Я был в санатории, когда в «Правде» напечатали «Судьбу человека». И разгорелся спор между отдыхающими. И знаете, некоторые категорически не приняли ваш рассказ. «Надо писать о воинах, стоявших насмерть, а не о пленных, — доказывали они. — Плен — это позор. Плен несовместим с присягой, воинским долгом и честью. А те, кто пишут о плене, не считают его позором».

— Вопрос этот действительно очень сложный, — задумчиво проговорил Шолохов. — Ну, а вы, Михаил Федорович, сами-то как считаете?

— Я?., — Лукин долго молчал. Достал портсигар, вертел его в руке, неотрывно глядя в огонь костра.

— Знакомый портсигар, — проговорил Шолохов. — Неужто и в плену сохранить удалось?

— Что вы, немцы отобрали. А этот в комиссионке купил. Точно такой же, только уж без дарственной надписи, конечно. — Лукин достал папиросу. Шолохов взял из костра горящую ветку, поднес огонь. Лукин прикурил, глубоко затянулся. — Попробую ответить на ваш вопрос. Понятно, что героизм имеет массовый характер, предательство — всегда индивидуально, В годы войны мне довелось встретиться с тремя Власовыми. Генерал-майор Власов, начальник артиллерии шестнадцатой армии, геройски погиб под Смоленском. Подполковник Власов — летчик, Герой Советского Союза. Он и в плену не снимал с груди Звезду Героя. Организовал побег из крепости Вюльцбург. Неудача. Его отправили в лагерь смерти Маутхаузен. Там Власов поднял узников на восстание и сам погиб. Кстати, недавно я побывал у его родителей, рассказал Ивану Федоровичу и Матрене Григорьевне о том, как вел себя в плену их сын. Ну и третий Власов — навеки будь проклятый потомками предатель. Вот три Власова, у всех одна фамилия — обычная, русская, В чем же дело, Михаил Александрович? В чем истоки героизма и предательства? Понимаю, истоки героизма, советского патриотизма — тема для писателей и военных историков, философов самая важная, непреходящая тема. Но почему мы, наши дети, внуки не должны знать, в чем истоки предательства, духовного падения? Почему мы не должны вскрывать эти язвы? Вскрыть истоки предательства — не значит воспеть предательство, а заклеймить его, вытравить из души человека червоточину, если завелась она у него, а не прятать болезнь, не закрывать на нее глаза. Ведь имя предателя Власова не скроешь, оно, к сожалению, останется в истории. И молодежь должна знать, откуда и почему явился такой выродок, и заклеймить его позором и проклятием народным. — Лукин снова достал портсигар. — Заговорил я вас, Михаил Александрович… Но поверьте — наболело.

— И у меня наболело, — ответил Шолохов. — И не только у нас с вами. Так что не торопитесь, внимательно слушаю.

— Ну, а с теми «санаторными» генералами я лишь отчасти согласен. Действительно, плен несовместим с присягой, воинским долгом. И воспитывать молодежь надо прежде всего на подвигах и победах. Но ведь и подвиги бывают разные. Разве нельзя подражать генералу Карбышеву? А Муса Джалиль, а, наконец, ваш Андрей Соколов, пусть вымышленный персонаж, но прообраз-то у него есть. Рассказывать о плене не значит учить, как сдаваться в плен. Я не о тех, кто добровольно поднял руки. Таким нет прощения и нет пощады. Но нельзя плен делать запретной темой. На войне как на войне — всякое может случиться. Еще ни одна война на земле не обходилась без плена. А мы до войны считали, что с нашей стороны пленных не будет, даже Гаагскую конвенцию не подписали.