Леонид Фиалковский - Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду

Пожилой ремонтник, внимательно слушавший наши разговоры, тяжело вздохнул и произнес:

— Жаль мне вас, ребятки. Здоровые, умные, а ждет-то вас что? Как и моих детей и внуков? Куда супостат дошел, и никак не остановят. Информбюро еле успевает за ним, — и, несколько раздумывая, продолжил:

— Под Москвой стоит, так? Ленинград на измор взял — долго ли продержится там народ? Прибалтика под врагом, Белоруссия, Украина, Крым, Воронеж взял, Ростов. Всю Россию подбирает. Что же будет дальше? Что нас всех ждет? Мы свое отжили, а вас, сынки, жалко.

— И куда ты гнешь, старик? — вспылил старшина. — Неверие в победу. Контру разводишь!

— Какая я тебе контра, сынок? Душа болит. Сколько русской земли потеряли, и конца этому нету. Доколе же это будет?

В разговор вмешался старший воентехник Саркисян и с армянским акцентом сказал:

— И раньше были войны. За территорию, за короля, за власть. Но эта война особая. Немцам нужна не только территория наша, они хотят нас уничтожить. Им и империалистам других стран советская власть, наш социалистический строй не нравятся. Вот и позволили вырасти фашизму в надежде, что он уничтожит наше социалистическое государство. Фашизму пока удалось нанести нам крупный урон, но поражение во всей войне потерпит он. Это историческая неизбежность. Хотя и расчетливая нация немецкая, но на этот раз ее генералы во главе с Гитлером просчитались. Они взялись за неосуществимое и будут жестоко наказаны.

Его убежденность передалась и нам. Он рассеял сомнения, настроил наши мысли в единственное русло — неизбежность победы.

По рукам шел свежий номер газеты «Красная звезда», раздобытый кем-то на станции. Старшина «Крошка» вслух зачитал статью Ильи Эренбурга «Судьба России».

Будут ли у меня дети, внуки? Кто останется в живых, будет в большом почете перед детьми, внуками, своим народом и всеми народами мира. Да, победители будут прославлены на многие годы, века…

После обеда старшина автовзвода, которого за глаза называли «Крошкой» из-за огромного роста и богатырского телосложения, решил расшевелить всех в вагоне:

— Чего приуныли, братцы, еще будет повод, а сейчас споем, что ли?

И он, житель таежной Сибири, охотник, запел тихо, протяжно о золотоискателе, который мечтал разбогатеть, обзавестись семьей, купить домик, а стал добычей волков.

— Этой песней еще больше грусти навел, послушайте эту.

И запел он старую русскую песню о молодцах, которые пошли свататься к одной молодице, и, чтобы понравиться ей, каждый старался выделиться своей удалью, мастерством, а выбрала она самого неудачника, пожалев его. Пел он сочным баритоном, интонациями выделяя каждого молодца, как заправский артист. Приятно было его слушать. Да и песен этих раньше не слышали. Народ немного расшевелился. Запел и командир транспортного взвода Манько Николай. На украинском языке, высоким, почти женским голосом. Поддержали его и другие товарищи. В какую-то паузу послышался голос Саркисяна, который зашел к нам в теплушку перевязать ссадину на кисти и не успел уйти к себе.

— Слушал ваши песни. Хорошие, ничего не скажешь. Послушайте и наши.

И полилась вначале тихая, протяжная, а затем на более высоких нотах, поддержанная шофером Сульяном, мелодия-плач о далекой Армении, о ее долинах и виноградниках, о высоких горах, о любимых, до которых так далеко. Хотя слов песни не знали, но казалось, что об этом пели ребята, судя по грустной мелодии. Каждый, как умел, подпевал другим. Так полились русские, украинские и армянские песни — музыка разных народов, которых свела и сплотила общая беда в одно целое, совершенно разных людей, но отныне одной судьбы.

Песни, спетые сообща и в отдельности, согрели людей, сблизили их всех. Лица просветлели, на душе стало легче, мысли и заботы каждого слились в общее русло, а сообща все переносится легче. А эшелон все мчался на юг.

Все меньше остановок в пути. На полустанках стояли группами женщины, дети, старики с фруктами, молоком, яйцами, но эшелон часто проскакивал мимо. Там, где поезд останавливался, люди подходили к вагонам, предлагали молочные продукты, фрукты. Просили взамен чай, соль, мыло, хлеб. Иногда и так отдавали, как своим родным. У многих, если не у каждого, были на фронте родные и близкие. Многие местные жители приходили на полустанки просто посмотреть на уходящие составы. Стало привычным для этих людей встречать и провожать поезда на фронт.