Бэзил Лиддел Харт - Битвы Третьего рейха. Воспоминания высших чинов генералитета нацистской Германии

Далее Мантейфель предложил нанести удар в северном направлении по ближнему берегу Мааса – расположенные там войска союзников окажутся в ловушке – и очистить излучину. Тогда немецкие войска займут более выгодное положение, причем есть надежда его удержать. «С этой целью я настаивал, чтобы вся моя армия, включая резервы командования вермахта и 6-й танковой армии, сконцентрировалась к югу от Урта в районе Лароша, а затем двинулась цепью мимо Марша к Льежу. Я говорил: «Дайте мне эти резервы – я возьму Бастонь, выйду на Маас и поверну на север, чтобы помочь наступлению 6-й танковой армии». В заключение я подчеркнул, что должен получить ответ сегодня же, танковые резервы должны иметь достаточно горючего, мне будет необходима поддержка с воздуха. До того времени я видел только вражеские самолеты! И ни одного нашего!

Ночью ко мне приехал адъютант фюрера майор Йоганмейер. После недолгой беседы он позвонил Йодлю. Я сам подошел к телефону, но Йодль сказал, что фюрер пока не принял решения. Все, что лично он мог сделать в тот момент, это предоставить в мое распоряжение еще одну танковую дивизию.

Резервы были мне выделены только 26-го, но они стояли без движения. Танки растянулись на участке в сотню миль и ожидали подвоза горючего. И это в тот момент, когда они были так нужны!» (Судьба в очередной раз пошутила над немцами. 19-го они прошли всего лишь в четверти мили от огромного склада горючего в Андримоне, что рядом со Ставелотом, где в тот момент находилось 2,5 миллиона галлонов. Этот склад был в сто раз больше, чем самый большой склад горючего из уже захваченных.) Я спросил Мантейфеля, считал ли он, что 24 декабря успех еще был возможным, даже если бы резервы были ему выделены немедленно по первому требованию, причем с горючим.

Он ответил: «Думаю, ограниченный успех все еще был возможен, во всяком случае, мы вполне могли выйти на Маас и, возможно, даже занять плацдарм за ним». Однако в процессе дальнейшего обсуждения он признал, что столь запоздалый выход на Маас принес бы больше проблем, чем преимуществ.

«Не успели мы начать движение, как началось контрнаступление союзников. Я позвонил Йодлю и попросил передать фюреру, что намерен отвести войска, оказавшиеся на острие образованного нами клина, на линию Ларош – Бастонь. Но Гитлер категорически запретил этот шаг назад. Поэтому мы не отошли вовремя, а были отброшены назад беспрерывными атаками союзников и понесли никому не нужные тяжелые потери. 5 января ситуация обострилась, и я начал всерьез опасаться, что Монтгомери отрежет обе наши армии. И хотя впоследствии мы сумели избежать этой опасности, многие люди были принесены в жертву. Благодаря приказу фюрера «ни шагу назад» на завершающей стадии операции мы понесли более тяжелые потери, чем на начальной. Таким образом мы быстро приближались к окончательному краху – в конце войны мы уже не могли позволить себе такие огромные потери».

Итог заключительного этапа войны Мантейфель подвел в двух предложениях: «После провала в Арденнах Гитлер начал «войну капрала». Больше не было планов грандиозных сражений, только множество боев местного значения».

Далее Мантейфель рассказывал: «Осознав, что Арденнское наступление зашло в тупик, я хотел начать общее отступление – сначала на исходные позиции, затем на Рейн. Но Гитлер ни о чем подобном и слышать не желал. Он предпочел пожертвовать своими главными силами в безнадежном сражении на западном берегу Рейна».

С этим мнением согласился и Рундштедт. Он также дал понять, что никогда не видел смысла в этом наступлении. «Каждый шаг вперед в Арденнском наступлении растягивал наши фланги, делал их чрезвычайно уязвимыми для контрударов союзников». Свой рассказ Рундштедт сопровождал показом некоторых действий на карте. «Я хотел остановить наступление на самой ранней стадии, когда стало очевидно, что его цель не может быть достигнута. Но фюрер яростно настаивал на его продолжении. Это был Сталинград номер два».

Арденнское наступление показало абсурдность известного военного афоризма о том, что «лучшая защита – это нападение». Оно оказалось худшей из защит, поскольку ликвидировало шансы Германии на сколь бы то ни было серьезное сопротивление. С тех пор большинство немецких командиров думали не о том, как остановить наступление союзников, а недоумевали, почему они не наступают быстрее и не закончат, наконец, опостылевшую всем войну.

Они оставались на своих постах, потому что не хотели изменять присяге, да и полицию Гиммлера нельзя было сбрасывать со счетов, но втайне молились об освобождении. В течение последних девяти месяцев войны среди командиров все чаще возникали разговоры о способах контакта с союзниками и капитуляции.