Эрих Керн - Пляска смерти. Воспоминания унтерштурмфюрера СС. 1941–1945

Я развернулся на 180 градусов. Водитель внизу совсем потерял голову.

– Что происходит там у вас, наверху? Неужели мы бежим?

В танковых сражениях хуже всех приходится обычно водителю. Имея перед глазами лишь узкую щель, он никогда не видит, что делается вокруг его машины, и, что хуже всего, у него нет возможности обозревать все поле боя. Развернувшись, мы, естественно, подставляли неприятелю наш незащищенный тыл. Но изменить ничего было нельзя, и мы открыли беглый огонь по вражеским батареям. Вскоре наши снаряды попали в белое здание, а затем и поразили передовую батарею. Было видно, как вверх полетели различные обломки. Во время стрельбы мне постоянно приходилось маневрировать: уцелевшие орудия противника явно прилагали все усилия, чтобы покончить с нами.

Во время короткой паузы я постарался осмотреться. Положение складывалось для нас не очень благоприятно: вокруг горело не менее тридцати наших танков и самоходных орудий. Немало костров пылало и на вражеской стороне, но для восполнения потерь там уже держали наготове не менее трехсот танков Т-34. (Автор фантазирует. У советских войск здесь было меньше танков, чем у немцев, бросивших в бой до 200 танков. – Ред.)

Неожиданно заряжающий сообщил:

– Осталось три снаряда…

Я обомлел. В пылу боя я совершенно позабыл о необходимости экономить снаряды и расстрелял все боеприпасы. Теперь мы оказались в очень скверной ситуации. Повернув, не мешкая я помчался к командиру, но он не мог ничем помочь. Я предложил самому съездить в тыл и пополнить боезапас, но ротный не разрешил.

– Транспорт с боеприпасами должен прибыть в любой момент, – сказал он. – Постарайтесь как-нибудь продержаться до тех пор. И непрерывно меняйте позиции, иначе вас непременно накроют.

Какое-то время мы кружили по полю сражения. Ощущение не из приятных – курсировать без всякой пользы вокруг, изображая из себя подвижную мишень. Через несколько минут водитель коротко доложил:

– Бензина еще только на шесть километров…

Напрасно в отчаянии я искал глазами транспорт с боеприпасами и горючим, его нигде не было видно. На самом деле он и не мог прибыть: был давно уничтожен, но мы этого не знали. Сообщение о бензине явилось последней каплей. Неужели осколок пробил бензиновый бак? Но что бы там ни было, нам пришел конец. Недалеко, слева от нас, я заприметил неглубокую выемку – не более метра глубиной – и приказал укрыться в ней.

– Приехали, господа, – сказал стрелок-радист, когда мы остановились. – Устраивайтесь поудобнее и чувствуйте себя как дома.

Сидя на командирском сиденье, я пытался найти выход из создавшегося угрожающего положения, но ничто не приходило мне в голову. Сверху на меня упала чья-то тень; подняв голову, я увидел второго номера моего расчета, молодого солдата, впервые оказавшегося в бою. Он с завистью смотрел на меня, сидевшего внизу и надежнее защищенного от осколков.

– Давайте-ка поменяемся местами на некоторое время, – проговорил я спокойно. – Мне нужно немного побыть наверху, чтобы как следует осмотреться.

Солдат кивнул и поспешно сполз вниз, а я поднялся наверх и устроился рядом с наводчиком. Он молчал, мне тоже нечего было сказать. Мы оба уже второй год воевали на Восточном фронте и слишком хорошо сознавали, в какой оказались ситуации.

Пристроившись рядом с сиденьем, оставленным молодым солдатом, я слышал, как повсюду вокруг нас рвались снаряды и мимо по всем направлениям с воем проносились осколки, сея смерть и разрушение. Внезапно я ощутил сильнейший удар в область солнечного сплетения и почувствовал, что лечу вверх. За долю секунды я увидел наводчика, взлетевшего рядом со мной, и огненный шар под нами. Когда я приземлился, мне уже было все ясно – прямое попадание. Лежа, оглушенный, на пропитанной нефтью земле, я краем глаза мог видеть, как молодой солдат изо всех сил старался выбраться из-под обломков горящей самоходки, но, когда я встал, чтобы помочь, его уже поглотило бушевавшее пламя. Взрывавшиеся боеприпасы нашей самоходки – последние снаряды и ручные гранаты – вынудили меня снова прижаться к земле. Где-то рядом послышался слабый стон. Я оглянулся и увидел ползущего по земле командира роты, окровавленного и взмокшего от пота.

– В чем дело? – спросил он.

Я молча кивнул в сторону горящего самоходного орудия.

– Сколько патронов у вас к пистолету?

– Положенных шестнадцать, – ответил я, удивленный вопросом.

Он указал на русские танки с пехотой на броне, развернувшиеся для атаки не далее как в двухстах метрах от того места, где мы находились. Наши же танки медленно пятились назад. В непосредственной близости мы обнаружили узкую и неглубокую канаву и поползли по ней. Ротный двигался с трудом: позднее оказалось, что у него в плече застряло четырнадцать мелких осколков. Тем временем наши танковые подразделения организовали контратаку и оттеснили противника на целый километр. Русские батареи удвоили интенсивность обстрела, который превратился в настоящий огненный смерч. Снаряды сыпались градом, воздух был полон осколков, летевших по всем направлениям. Мы лежали, не смея даже на мгновение приподнять голову.