Стефан Газел - Убить, чтобы жить. Польский офицер между советским молотом и нацистской наковальней

– Я бы никогда до этого не додумался, – согласился я.

– Теперь у тебя будет много времени на раздумья... в лагере для интернированных, за колючей проволокой, – усмехнувшись, ответил мой собеседник.

По прибытии в Будапешт нас пересадили из вагона в грузовики и привезли в здание, удивительно напоминавшее хорошо охраняемую тюрьму. Это была крепость, расположенная на горе Геллерт [14], откуда открывался вид на город и на Дунай.

Грузовики заехали во внутренний двор. Ворота закрылись. Окоченевшие от холода, мы спрыгнули на землю.

– Ну что ж, поздравляю. Мы опять в тюрьме, – прозвучал чей-то голос.

Это и была тюрьма. С нас сняли отпечатки пальцев и отвели на допрос, который длился несколько часов. Затем разделили на группы по пять человек.

Нас со Сташеком и еще тремя из нашей группы поместили в камеру, где уже было четырнадцать польских беженцев. Мы осмотрелись, но не увидели знакомых лиц. Представились. В первую очередь нас интересовали условия содержания.

– Скоро вы сами все узнаете, – ответил один из обитателей камеры. – Мы живем в роскоши. Дважды в день нам приносят еду и дважды в день выпускают на прогулку в тюремный двор. Там мы можем обмениваться новостями.

– Отсюда прекрасный вид на Будапешт – через решетку, – вступил в разговор другой обитатель камеры. – Ночью, когда смотришь на освещенный огнями город, понимаешь, как прав был поэт, назвавший Будапешт «жемчужиной Дуная».

– А какие перспективы на выход отсюда? – поинтересовался один из нас.

– О, самые что ни на есть отличные, – прозвучал насмешливый голос. – Каждые две недели прибывает партия порядка ста человек из лагеря для интернированных, а тем временем...

– А тем временем мы откармливаем миллионы вшей, а сами остаемся голодными, – добавил другой.

– Зачем они держат нас здесь? Почему бы не разрешить нам уехать во Францию? – спросил я.

Международные договоренности. Боятся немцев.

– Тогда какого черта они не создают нам, по крайней мере, нормальных условий?

– Действительно, почему?

Никто из представителей венгерской стороны не объяснил нам свою точку зрения на эту проблему. У них просто не было возможности разместить тысячи голодных, замерзших, обессиленных поляков, практически ежедневно перебегавших границу.

Больше всего мы страдали не от холода, однообразной пищи и условий содержания, а от вшей. Солома кишмя кишела вшами. Мы постоянно чесались. Вредные насекомые проникали под одежду, устраивая колонии в подмышках, в волосах на груди и на голове. Они причиняли ужасные мучения. От вшей не было никакого спасения. Мы убивали их сотнями, но тысячи новых кровососов приходили им на смену. Стены камеры были красными от крови; мы давили о них мерзких насекомых. Мы практически не спали. Какой уж тут сон! Только попробуешь заснуть, как эти твари начинают свой бесконечный пир на измученном укусами теле. Убиваешь негодяев, проваливаешься в сон, а через несколько минут просыпаешься с проклятиями, и все начинается сначала.

Четыре дня мы провели со Сташеком в этой камере. Из разговоров с сокамерниками и во время прогулок мы сделали вывод, что есть единственный способ выбраться из крепости и не попасть за колючую проволоку. Надо сбежать из тюрьмы и добраться до польского консульства в Пеште [15], чтобы получить гражданские документы.

Выбраться из тюрьмы можно было только под предлогом болезни: уговорить венгров отвезти в город, а там сбежать от охраны. Но венгры уже были научены горьким опытом, и их было не так-то просто убедить. Однако у Сташека родилась отличная идея. Он взял тюбик с кремом для бритья, выдавил немного в рот. Мы стали громко колотить в дверь. Когда охранники вошли в камеру, мы закричали: «Доктора!», показывая на лежащего на полу Сташека, у которого изо рта шла пена.

Охранники вышли, закрыв дверь, но спустя пару минут вернулись вместе с человеком в белом халате. На наше счастье, это был всего лишь брат милосердия.

– Доктора! – опять закричали мы все разом.

Медбрат посмотрел на Сташека, что-то сказал охранникам, после чего они подхватили Сташека под руки. Теперь пришло время для моего появления на сцене.

– Доктор! – сказал я, указывая на себя пальцем, и продолжил: – Больница! Клиника!

Я схватил Сташека за руку, якобы считая пульс, и снова заорал:

– Клиника! Клиника!

Это сработало. Нас со Сташеком посадили в фургон, рядом с водителем сел охранник, и мы поехали в Будапешт. У Сташека по-прежнему шла изо рта пена.