Вальтер Варлимонт - В ставке Гитлера. Воспоминания немецкого генерала. 1939-1945

Вторжение Красной армии на территорию Польши представило мне еще одно, даже более убедительное, доказательство того, что у нас изначально не было организованной ставки, способной действовать самостоятельно или давать указания другим. Примерно в полночь с 16 на 17 сентября мне в Берлин позвонил наш военный атташе в Москве генерал Кёстринг и сообщил о неминуемом вторжении русских частей в Восточную Польшу. Кёстринг, как он позднее признался, был явно не в курсе планов наверху; на другом конце телефонного провода я, начальник оперативного отдела ОКВ, счел его информацию невразумительной, так как понятия не имел ни о каких договоренностях по этому поводу или о возможности, что такое может произойти. Единственное, что мне оставалось, – так это заверить его, что сразу же передам его сообщение. Даже Кейтель и Йодль ничего об этом не знали. Один из них, впервые услышав о выдвижении русских, ответил шокирующим вопросом: «Кто против?» Ценные часы были затрачены на подготовку соответствующих приказов. Серьезные и кровопролитные столкновения между немецкими и русскими войсками становились теперь реальнее, поскольку они продвигались навстречу друг другу и их разделяли лишь остатки польской армии, а местами наши армии уже выдвинулись на 200 километров за демаркационную линию, о которой Риббентроп договорился с русскими, но не проинформировал об этом вермахт.

17 сентября во второй половине дня русский военный атташе в Берлине появился в сопровождении адмирала Канариса в отделе «Л» на Бендлерштрассе, чтобы получить от меня информацию относительно целей наступления и передвижений, осуществляемых германскими войсками в Польше. Это был полковник, одетый в коричневый военный китель, и он прослушал мою информацию с каменным лицом, не произнеся ни слова. Наша встреча имела важное продолжение. На следующее утро Йодль рассказал мне по телефону, что прошлой ночью Сталин сам позвонил из Москвы Риббентропу и сурово его упрекал за то, что, согласно сообщению русского военного атташе, немецкие войска намереваются занять нефтяное месторождение Дрогобыч в Южной Польше. Это, сказал он, нарушение демаркационной линии, установленной в секретном приложении к договору от 23 августа. Зная о нашей нехватке нефти, но не ведая об этом договоре, во время встречи с военным атташе я особо подчеркнул нашу заинтересованность в этой территории. Итак, я почувствовал, что стану первым жертвенным барашком, возложенным на алтарь столь сомнительной русско-германской дружбы. Но потом я узнал от Йодля, что, когда Риббентроп протестовал против военного вмешательства и нарушения его политических планов, Гитлер набросился на министерство иностранных дел и выгнал его со словами: «Когда во время войны дипломаты делают ошибки, их всегда ставят в вину солдатам». Дело было закрыто без всяких дальнейших последствий. Но, как зачастую случалось и позднее, никто не сделал из этого очевидного вывода о необходимости реального сотрудничества между министерством иностранных дел и высшим командованием, хотя оба подчинялись Гитлеру, а министр иностранных дел постоянно находился рядом. Риббентроп, Гиммлер и Ламмерс, начальник рейхсканцелярии, постоянно сопровождали Гитлера и считались частью ставки фюрера; у них был свой собственный поезд с кодовым названием «Генрих».

Самым ярким показателем реального положения, сложившегося на высшем уровне германского командования, является, однако, гораздо более важное событие того периода, причем событие именно в военной сфере, а именно решение Гитлера расширить военные действия путем нападения в ближайшее время на Запад. Быстрый успех, последовавший весной 1940 года, казалось, подтвердил на какое-то время правоту Гитлера; этот успех и катастрофа в итоге делают почти невозможным точно описать впечатление, которое произвело практически на всех офицеров высших штабов известие о планах Гитлера. Объявление о вступлении в войну западных держав 3 сентября стало шоком для старших офицеров, которые помнили Первую мировую войну и знали, что в 1939 году германские вооруженные силы не были готовы к такой войне. Но теперь оба противника в течение нескольких недель заняли укрепления по обе стороны франко-германской границы и залегли напротив друг друга практически в полном бездействии. Едва ли стоит удивляться, что наряду с быстрым устранением Польши как политического и военного фактора это рождало надежду, что такой войне удастся положить конец с помощью каких-то политических средств до того, как центр Западной Европы второй раз за четверть столетия окажется в руинах и понесет ужасающие людские и материальные потери. В крайнем случае, думали многие, можно держать на западе прочную оборону, которую вскоре станут обеспечивать основные силы германской армии; промышленные товары и продовольствие можно свободно завозить из восточных стран, и Запад в конце концов будет готов заключить мир. Штаб сухопутных сил уже издал первые инструкции о переходе основной части своих войск к обороне.