Фридо Зенгер - Ни страха, ни надежды. Хроника Второй мировой войны глазами немецкого генерала. 1940-1945

Расхождения союзников по поводу операции «Энвил» достигли кульминации в конце июня 1944 года, когда все еще оставалось намерение осуществить высадку на юге Франции. Черчилль по-прежнему возражал против этого десанта. 28-го он направил Рузвельту меморандум, который начинался словами: «Тупик в отношениях между нашими начальниками штабов ставит ряд серьезнейших вопросов. Первое наше желание – помочь генералу Эйзенхауэру самым быстрым и эффективным способом. Но мы не считаем, что это обязательно подразумевает полное крушение всех наших великих замыслов в Средиземноморье, и тяжело воспринимаем тот факт, что от нас могут этого потребовать».

Была у Черчилля и еще одна причина для того, чтобы держать значительное количество британских войск в Италии. И дело было не только в том, что авторитет Великобритании сильно возрастет, если германская группа армий будет побеждена именно на этом театре войны и под руководством английского командующего. Его планы шли дальше: он хотел пройти через брешь в районе Любляны, установить контакт с югославскими партизанами и создать этим угрозу южному флангу германских позиций. Кроме того, он хотел согласовать свои действия с Красной армией, но это можно было сделать только в том случае, если его силы не ослабят, поскольку тогда ему пришлось бы создавать резервы и учитывать дальнейшее сопротивление немцев. Вильсон поддерживал Александера. Между двумя государствами вновь возникли расхождения во взглядах. Свое давление по поводу необходимости операции «Энвил» Соединенные Штаты обосновывали тем, что во Франции нужен еще один порт для снабжения армии. Рузвельт считал, что план Александера двигаться на северо-восток приведет к большим трудностям в снабжении по суше. По причине более высоких требований к материально-техническому снабжению в американской армии связанные с ним проблемы были для нее важнее, чем для других европейских армий, и настолько же важнее для последних, чем для русских. Рузвельт предвидел также политические трения в ходе наступления из района Истрии и Триеста, особенно по мере продвижения русских на запад. После августа 1944 года наступление западных держав уже рассматривалось как соревнование с Советским Союзом. «В июне две эти главные кампании помогали друг другу; в августе кампанию на Западе можно было рассматривать как соперника кампании на Востоке. Даже успех второго фронта, который так приветствовали вначале, мог привести позднее к осложнениям в Центральной Европе».

Операция «Драгун» (более позднее название операции «Энвил») началась на юге Франции только в августе. Высадившиеся войска встретили слабое сопротивление и, возможно, связали руки какой-то части германских сил. Тем не менее первоначальная цель не была достигнута, а британский фронт в Италии оказался, конечно, ослабленным. Сопротивление немцев в районе Болоньи зимой 1944/45 года не было бы столь эффективным, если бы оттуда не вывели несколько союзных дивизий. К тому же к августу 1944 года гитлеровская Германия была уже фактически повержена, поэтому эти оперативные планы союзников во многом потеряли свое значение. Когда все свелось к тому, чтобы окончательно ликвидировать побежденного и дезорганизованного врага, оперативные ошибки можно уже было совершать, не опасаясь катастрофических результатов, например крупного сражения. К 26 августа Генеральный штаб союзников мог доложить, что «мощь германских вооруженных сил подорвана. Париж снова принадлежит Франции, а союзные войска устремились на восток к Рейну».

Непрекращающаяся полемика, которая велась в письмах, телеграммах и личных беседах Эйзенхауэра и Монтгомери уже во время наступления союзников, свидетельствует только о том, что они могли позволить себе подобную роскошь. С точки зрения немцев, разумнее было бы принять план Монтгомери: сконцентрировать силы на севере для атаки на Рур и наступать на Берлин. Такая операция имела бы характер преследования и позволила бы увеличить темпы наступления, не дав таким образом противнику не только остановиться, но даже оказать сколько-нибудь эффективное сопротивление. Однако Эйзенхауэр считал, что для его войск безопаснее начать наступление одновременно с группой армий Брэдли южнее Арденн и двигаться на Саар. Следовательно, нет никакого направления главного удара и отступающие германские войска не застигнуть врасплох.

Последовавшие за этим события отчетливо показали, что Италия превратилась во второстепенный театр войны. Только под конец войны, когда в январе 1945 года начались переговоры о капитуляции в Берне и Казерте, она вновь начала играть политическую роль. Когда советское правительство услышало об этом, оно жестко высказалось по поводу того, что на эти переговоры не был приглашен советский представитель, и Молотов резко ответил на попытку западных держав замять этот скандал: «Советское правительство усматривает в этом случае не недоразумение, а нечто худшее... В Берне в течение двух недель за спиной Советского Союза, который несет на себе основную тяжесть этой войны, ведутся переговоры между представителями германского командования, с одной стороны, и представителями английского и американского командования – с другой. Советское правительство считает это абсолютно недопустимым и настаивает на своем заявлении (о прекращении этих переговоров), изложенном в моем послании от 16 марта...» [35]