Наталья Лебина - Повседневная жизнь советского города - Нормы и аномалии. 1920–1930 годы.

Для обеспечения их выполнения применяются меры государственного принуждения. Нормативные суждения представляют собой детализированные правила поведения. В них четко закрепляются юридические права и обязанности участников общественных отношений. Но определенные коды поведения устанавливают и негосударственные организации. Они излагают свои нормы в уставах и распространяют их действие прежде всего на своих членов. Документы такого рода представляется возможным квалифицировать как нормализующие суждения.

Однако в любом обществе существуют правила, формально нигде не закрепленные. Это нормы морали, обычаев, традиций. Они связаны с господствующим в обществе представлением о добре и зле, складываются в результате их многократного повторения, исполняются в силу привычки, ставшей естественной жизненной потребностью человека. Правила такого рода составляют основу ментальности населения, в свою очередь тесно связанной со стилем его повседневной жизни. Поведенческие стереотипы личности в значительной мере формируются под влиянием быта. И в то же время особенности и формы обыденной жизни человека являются выражением присущих ему социально-культурных ориентиров, восходящих к историческим устоям общества.

Вопрос о норме и аномалии тесно связан с исторической антропологией и историей ментальностей, а также с теорией отклоняющегося поведения. Ее квинтэссенцией является концепция аномии. Впервые термин «аномия» был введен Э. Дюркгеймом. Он трактовал его как некое состояние разрушенности и ослабленности нормативной системы общества, когда старые нормы и ценности не соответствуют реальным отношениям. В данной ситуации, согласно Дюркгейму, происходит увеличение различных форм девиантного поведения. В дальнейшем понятие аномии было детализировано Р. Мертоном. Он полагал, что отклоняющееся поведение может быть расценено как симптом несогласованности «между определяемыми культурой устремлениями и социально организованными средствами их удовлетворения, когда система культурных ценностей превозносит фактически превыше всего определенные символы успеха, общие для населения в целом, в то время как социальная структура общества жестко ограничивает или полностью устраняет доступ к апробированным средствам овладения этими символами для большей части того же населения» [2] Цит. по: Гилинский Я. И. Социология девиантного поведения и социального контроля: Краткий очерк // Рубеж. 1992. № 2. С. 53. . Кроме того, Мертон разграничивал аномию в обществе в целом и аномию как состояние индивида, что дает возможность посредством понятий «норма» и «патология» реконструировать границы публичного и приватного в конкретном историческом контексте. Проблемы нормы и аномалии и, в частности, маркирования определенного явления или стиля поведения как отклонения получили развитие в контексте интеракционистского подхода, в частности, в теории штампов Г. Беккера. Ее суть сводится к выяснению роли нормализующих и нормативных суждений власти в формировании ментальных представлений о патологиях и их антиподах. Важным здесь представляется положение об анкетировании поведения личности или социальной группы, «приписывании» статуса девианта [3] Подробнее см.: Гилинский Я., Афанасьев В. Социология девиантного (отклоняющегося) поведения. СПб., 1993. С. 24, 25; Монсон П. Современная западная социология. СПб., 1992. С. 178–184. , а также о превращении нормы в патологию и обратно. Этот последний процесс можно было бы назвать инверсией нормы и аномалии.

Конечно, логичен вопрос: полезны или бесполезны эти концепции для историков вообще и, в частности, для тех, кто пытается изменить представления о жизни в СССР в 20–30-е гг.? Переосмысление устоявшейся оценки советского общества этого периода сегодня ведется, прежде всего, с позиций критики тоталитарной концепции. Ее действительная и мнимая ограниченность была продемонстрирована американской историографией 80-х гг. в основном на уровне констатации схематичности тоталитарной модели советского социума. Согласиться с этой точкой зрения полностью трудно. Ведь моделирование исторического процесса представляет собой важнейший способ решения научной проблемы. При этом чем проще модель, тем лучше она объясняет некие закономерности развития. Сложная модель содержит больше информации и точнее отражает действительность, но она, как правило, всего лишь описывает, а не объясняет, превращая явление в частный случай. Историку же, независимо от принадлежности к той или иной школе, всегда хочется попытаться интерпретировать фактический материал. Именно это естественное желание и стало столь осуждаемо противниками тоталитарной концепции. На самом деле «открытие порозовения советского строя», приписываемое В. Данхем [4] Dunham V. In Stalin's Time: Middleclass Values in Soviet Fiction. Cambridge, 1979. , объясняется расширением источниковой базы исследований, обращением внимания на сферу повседневной жизни, что в результате детализировало и усложнило привычную модель российского общества 20–30-х гг.