Лидия Винничук - Люди, нравы и обычаи Древней Греции и Рима

Октавиан Август специальным эдиктом запретил помещать в мимах намеки на политические события, однако на деле поэтам приходилось быть еще осторожнее, ведь публика отыскивала всевозможные аллюзии даже там, где их не было. Бывало, что мимографы подвергали ожесточенным нападкам частных лиц, называя их при этом по именам, а это иногда влекло за собой судебные процессы. Так, из анонимного трактата «Риторика к Гереннию» I в. до н. э., долгое время приписывавшегося Цицерону, мы узнаем, как во II в. до н. э. трагический поэт Акций и автор сатир Луцилий выступали с жалобами против мимов, причем Акций выиграл дело, а Луцилий потерпел поражение на суде.

Но большинство римского населения любило мимы; очень популярны были они и в провинциях. Апулей убеждает человека, пришедшего в театр, внимательно следить за тем, что происходит на сцене: «Если это мим, ты посмеешься, канатоходец — замрешь от страха, комедия — похлопаешь, философ — поучишься» ( Апулей. Флориды, V). В Римской империи мим занял главное место среди зрелищ, вытеснив с подмостков «серьезные» драматические произведения. Литературная основа мима, текст не играли доминирующей роли: поэты писали нечто вроде либретто, часто по заказу самих актеров, а те могли свободно дополнять и изменять текст, делать его более актуальным, импровизировать. Очень важны были в миме жест и танец. Поначалу мимографы черпали темы из мифологии, в дальнейшем же обратились к темам и мотивам, уже хорошо известным из комедий; на сцене представляли бытовые картины, интриги и конфликты повседневной жизни, любовные приключения, супружеские раздоры и т. п. Тертуллиан, один из старейших христианских писателей (И—III вв. н. э.), говорит, что в мимах можно было увидеть Геракла — обжору; египетского бога Анубиса, обвиняемого в прелюбодеянии; Луну, переодетую мужчиной; Диану, наказываемую розгами. И актеры, и актрисы в мимах выступали без масок.

Как уже говорилось, прибегать к персональным или политическим аллюзиям было небезопасно и для автора мима, и для актера, исполнявшего роль. Так, император Коммод, задетый некоторыми репликами мимических актеров, осудил их на изгнание. Но были и властители, обладавшие достаточным чувством юмора и широтой мышления, чтобы не обижаться на шутки со сцены. Таким был Марк Аврелий, с которым иногда позволял себе шутить мимограф Марулл. Предметом насмешек становились и обычные граждане, чем-либо привлекшие в тот момент внимание публики. Однажды случилось так, что некий гражданин по имени Тертулл был заподозрен в недозволенной связи с женой императора. И вот в миме один актер спрашивает другого, игравшего роль раба, как имя любовника его жены, на что тот отвечает: «Тулл, Тулл, Тулл». В этом троекратном повторении была скрыта тонкая игра слов: по-латыни трижды — «тер», получалось «Тертулл». В мимах высмеивались и всякого рода перемены в обществе, утверждение новых религий, среди них и христианства.

Стоит вспомнить еще о пантомимах — сценических картинах, содержание которых выражали только жестами и танцем — без слов. Пантомимы распространились в Риме при Октавиане Августе: ввели их Пилад из Киликии и Батилл из Александрии, в будущем вольноотпущенники Августа. По своей тематике пантомимы могли быть близки или к трагедии, или к комедии. В отличие от мимов здесь актеры выходили к зрителям в масках, на которых рот был закрыт, — не так, как на греческих масках. Чаще всего темы для пантомимических представлений черпались из мифологии, из греческих трагедий; сценарии писали на заказ известные поэты, в том числе такие, как Марк Анней Лукан и Публий Папиний Стаций (I в. н. э.), видевшие в том источник заработка. В правление Августа в Риме блистали пантомимический актер Пилад и его ученик Гилас. Во второй половине I в. н. э. римлян радовали своим искусством актеры Парис и Латин, участвовавшие к тому же в придворной жизни и поддерживавшие тесные связи с императорами: один — с Нероном ( Тацит. Анналы, XIII, 19–22), другой — с Домицианом ( Светоний. Домициан, 15).

Доступ в римские театры был открыт всем без исключения. Женщины могли смотреть как трагедии, так и комедии, в театр имели право ходить и рабы и даже рабыни с маленькими детьми хозяина, оставленными, очевидно, на их попечение. Живые картины театральной жизни, того, что происходило в зрительном зале, мы находим подчас в прологах к комедиям Плавта. Самый обширный из таких прологов открывает комедию «Пуниец». От имени руководителя труппы, «императора гистрионов», актер, исполняющий пролог, обращается к шумной толпе зрителей (в то время в театрах принято было стоять):