Герберт Фейс - Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились

Черчилль признал, что мало чего добился. В своем ответе Эйзенхауэру от 2 апреля он снова повторил, что считает очень важным, чтобы западные армии «обменялись рукопожатиями» с русскими как можно дальше на востоке. 5 апреля он дружески заметил президенту, что изменения основного плана на самом деле меньше, чем показались при первом прочтении послания Эйзенхауэра к Сталину, и. чтобы выразить свои чувства, закончил так: «Одна из моих немногих латинских цитат: Amantium irae amoris integratio est». В министерстве обороны перевели это как «Милые бранятся – только тешатся» и направили Эйзенхауэру. На следующий день Черчилль в послании Сталину поддержал Рузвельта, защищающего переговоры в Швейцарии о возможной капитуляции в Италии.

Но эти открытые признания не завершили спора о том, стоит ли ценой невероятных усилий дойти до Берлина прежде русских. Объединенный комитет начальников штабов продолжал сопротивляться представлениям экзальтированных британцев. Он придерживался заключения, отраженного в меморандуме от 6 апреля: «Психологические и политические преимущества, которые даст возможный захват Берлина прежде русских, не должны исключать неотложных военных задач, которыми, по нашему мнению, являются уничтожение и расчленение немецких вооруженных сил».

Объединенный комитет позволил Эйзенхауэру инициировать события на Западном фронте, руководствуясь его прежними заявлениями и намерениями, которые он вновь подтвердил 7 апреля. Поэтому, когда Монтгомери попросил еще десять дивизий для главного рывка к Любеку и Берлину, Эйзенхауэр 8 апреля напомнил ему, что его основной задачей является поддержка наступления Брэдли с юга. Но, продолжил он, если Монтгомери удастся первым прорваться к Эльбе, тем лучше; а если потом, получив подкрепление, он сможет зайти за Эльбу к Любеку и Килю, это будет большая удача.

Таким образом, были установлены основные линии заключительного наступления с запада. Но несмотря на то, что никто не искал шанса дойти до Берлина раньше русских, этот шанс представился – не Монтгомери, а американцам – и был упущен. 11 апреля войска Соединенных Штатов под командованием генерала Симпсона, входившие в состав группы армий генерала Брэдли. дошли до Эльбы близ Магдебурга и на следующий день – день смерти Рузвельта – форсировали ее. Они находились всего в пятидесяти милях от Берлина. «Тогда, – писал позже Брэдли, – мы бы. вероятно, могли сделать рывок на Берлин, если бы хотели добиться этого любой ценой. Жуков еще не форсировал Одер, а Берлин уже находился на полпути между нашими войсками. Однако восточное направление для наступления Жукова было неизмеримо более удобным, нежели заболоченная дорога, низина, на которую мы вышли на западе».

Симпсон попросил у Брэдли разрешения идти на Берлин. Вряд ли это могло быть одобрено без кажущегося отступления от плана Эйзенхауэра, который он представил Сталину и с которым, вероятно, Красная армия согласовывала свои планы. Во всяком случае, вместо этого «главнокомандующий приказал ему [предположительно, Брэдли, который передал приказ Симпсону] удержаться на Эльбе, повернув свои части на север в направлении Любека и на юг в направлении Национального укрепленного района».

Информировав 15 апреля Маршалла об этих решениях, Эйзенхауэр подчеркнул, что считает эти цели самыми важными; кроме того, он заметил, что бросить сейчас свои силы против Берлина «было бы глупо ввиду разницы в положении русских и наших сил… Да, мы захватили небольшой плацдарм за Эльбой, но нельзя забывать, что на этом берегу располагаются только наши передовые части, а основные силы находятся далеко позади». Некоторые источники, впрочем, в значительной степени приписывают эти решения трудностям снабжения передовых частей, а не другим военным идеям или физическим препятствиям. Наверное, это еще одно обстоятельство, повлиявшее на решение, но не думаю, чтобы оно было главным.

2 мая русские после двух недель кровопролитных, сокрушительных боев и мощного артиллерийского обстрела пробились к центру Берлина. Они первыми испытали мрачное чувство триумфа, увидев ужасные руины, и первыми промаршировали по городу в клубах дыма.

Даже после того, как Берлин перестал быть призом для того, кто сумеет войти туда первым, вопрос, как далеко продвинутся американские или британские части, остался открытым. Британские начальники штабов хотели продолжить наступление. Черчилль был согласен с ними. В первых числах апреля он сообщил Рузвельту, что, по его мнению, основную выгоду надо извлечь из стремительного наступления на западе, пока советские войска еще не в состоянии начать решительное наступление на своем Центральном фронте, и «объединиться с русскими войсками как можно дальше на востоке».