Герберт Фейс - Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились

Американские наблюдатели заметили, что во время этого триумфального шествия Красной армии советская пресса уделяла мало места и внимания действиям союзников на Западном фронте, если не считать привычных сообщений ТАСС на последних страницах, резюмирующих ежедневные коммюнике штаба Верховного Командования. Рядовых советских граждан не извещали о том, какие операции проводятся на западе, и они были бы удивлены, если бы узнали, что ущерб, нанесенный западными силами, сравним с действиями Красной армии.

Хотя в Ялте Сталин одобрил практику консультаций между советскими и союзными военными штабами, проводимых через американские и британские военные миссии в Москве, это не наладило легких контактов между ними. Советские военные власти продолжали медлить с ответами на требования или предложения о сотрудничестве, а когда отвечали, то обычно уклончиво или отрицательно. Сталин и его военачальники, похоже, были довольны планами кампании, составленными в Ялте, и согласованными и бесконфликтными действиями союзников на востоке и западе. Они не проявили никакого интереса к принятию заранее подготовленного решения о дальнейшем продвижении советских и западных войск и месте их встречи. Как обычно, когда у них не было жалоб, они предоставили решить это Западу.

Хотя победа приближалась, разногласия между западными союзниками и Советским Союзом по многим важным вопросам и аспектам будущего Европы становились все острее. Например, по судьбе послевоенной Германии; по зонам оккупации в Австрии; составу правительства Польши и очертаниям ее будущих границ; доле, предоставленной Соединенным Штатам и Великобритании в контроле над Венгрией, Румынией и Болгарией.

Переговоры по многим из этих вопросов становились все более острыми. Прилив доверия, нахлынувший на участников конференции в Ялте, быстро отступал. Сталин стал сомневаться, правильно ли американцы и британцы ведут войну, и пришел в негодование от их попыток сохранять свое влияние во всех регионах вблизи советских границ. Западным союзникам казалось, что под влиянием чар победы русские становятся безразличными к обещаниям, данным в трудные времена.

Американское и британское правительства признавали, что решимость Советского Союза не допустить в странах, расположенных вблизи его границ, прихода к власти враждебных элементов не лишена справедливого основания. Такая предосторожность до некоторой степени оправдывалась необходимостью защитить советские оккупационные силы. Американские и британские власти с такой же тревогой наблюдали за политическими переменами в освобожденных странах Запада – Италии, Греции, Франции и Бельгии. Неточное определение принципа свободы выбора зашло в тупик. Американцы и британцы соглашались, что советские руководители имеют историческое право препятствовать образованию в соседних странах правительств, тяготеющих к западным ценностям. Со своей стороны, в СССР, похоже, понимали, что британское и американское правительства должны препятствовать приходу к власти коммунистических элементов в освобожденных странах близ Атлантики.

Но при имевшемся широком политическом выборе американцы и британцы надеялись, что советские власти так же охотно, как и они, будут уважать право народов выбирать правительство, при котором им жить, как провозглашено в Атлантической хартии и подтверждено в Декларации об освобожденной Европе. Это было результатом концепции, согласно которой три великих союзника должны остаться сплоченными и не испытывать страха друг перед другом.

Но действия Советского Союза свидетельствовали о нежелании признавать результаты демократической политической борьбы и неудержимом желании сделать так, чтобы всей Центральной и Восточной Европой управляли ее зависимые сторонники. На достижение этой цели не влияли ни сотрудничество в войне, ни воззвания к принципам. Не влиял на нее и образ мира, обозначившийся в Сан-Франциско, в котором все страны будут крепко сплочены для защиты друг друга и поддержания мира. Советский Союз хотел пространства, народов-сателлитов и армий, а также дополнительных экономических ресурсов и благоприятного момента для распространения коммунистической идеологии.

Американское правительство было обеспокоено признаками этой экспансии и духом недоверия между союзниками. Ведь мысли и чувства американского народа были радостно сосредоточены на приближающейся победе, быстрой переброске наших войск к Тихому океану и возвращении солдат домой. Британское правительство, лучше помнящее ситуацию в Европе, было меньше удивлено, но еще больше озабочено. Черчилль, который после Ялты считал, что тревожиться больше не о чем, начал теперь испытывать «глубокое уныние». Это уныние становилось все сильнее от невозможности убедить американское правительство, что, по его словам, «Советская Россия стала представлять смертельную опасность для свободного мира» и поэтому необходимо создать новый военный фронт, препятствующий дальнейшему распространению ее влияния. О своем настроении в эти дни марта и апреля, когда нацистская Германия агонизировала, он рассказал позже. «Поэтому кульминация, по-видимому, безмерного успеха была для меня самым несчастливым временем. Я вращался среди веселящихся людей или сидел за столом, осыпаемый поздравлениями и благословениями всех участников великого альянса, испытывая сердечную боль и дурные предчувствия», – писал он в книге «Триумф и трагедия».