Евгений Кузнецов - Валаамская тетрадь

Времена менялись. Одеколон стал дорог и начал Саня потреблять «все, что булькат».

Выглядело это так. Идет однажды с теплохода с баллоном дезодоранта. Я возьми и поерничай: «Александр Палыч, ты, я вижу, в крутую гигиену ударился».

— Кака гигиена, щас пить буду.

— Как — эту дрянь?

— Ты ничего не понимаешь, Женюшка. Вот тут (показывает на верх баллона) протыкаем гвоздем, из его дух пойдет. Как дух выйдет, цеди в кружку, а потом заливай пивом. Оно сперва как закипит, запенится, тут пить нельзя — брюхо лопнет. А как успокоитцы — тогда пей, вкуснятина!

А однажды несет с теплохода целую коробку флакончиков туалетной воды. Я ему и говорю: «Саня, это же дрянь несусветная. Отравишься. Она вообще, может, на "древесном спирту"». Он мне: «Я счас на Ваньке испробую».

Был у него в лесхозе друг, лесник Ванька — маленького росточка краснорожий алкаш. И вот, наблюдаю. Харлашкин выдает Ваньке пять флакончиков и бутылку пива. Тот трясет флакончики в кружку, заливает пивом и с видимым отвращением эту холеру выпивает. Харланя в это время стоит в стороне от кореша и, облокотясь на перила причала и покуривая папироску, внимательно следит за приятелем. Тот отряхнулся, постоял с минуту, благостно заулыбался и с наслаждением закурил. Тогда Палыч обернулся ко мне: «Ну вот, видишь, у Ваньки прошло. Топерь пойду и я».

Потом, когда музей приказал «долго жить», его перевели в центральную усадьбу. Там он «завязал» с пьянством, долго болел и умер тихо и незаметно, так, что и обнаружили тело только через три дня после кончины.

Похоронили Саню также без затей в самом углу нижней части Игуменского кладбища. Металлическая табличка на кресте гласит: Александр Павлович Харлашкин. Дата рождения и смерти. И все. И нет человека, и нет следа его на земле, и память о нем не сохранится долго. Через какое-то время равнодушный прохожий взглянет недоуменно на табличку. «Кто такой, кем был, как прожил?» Бог весть. Вот и вся, казалось бы незатейливая, история. Но не для забавы я поведал все это. Была дарована человеку жизнь. А на что потрачена… И была ли в том вина несчастного Саши Харлашкина, что сложилась эта жизнь так, а не как-нибудь иначе? Это всего одна судьба из тысячи валаамских судеб, мой читатель…

В 1971 году произошло у нас ЧП. Признаюсь: единственный раз в жизни мы всей компанией сразу «надрались» перед экскурсией. Но, как ни странно, не были в этом впрямую повинны. А дело было так. В один из дней начала июня ожидали мы из Кижей теплоход «Т. Г. Шевченко». По расписанию он должен был прийти к 9 утра и в 14.00 отчалить на Ленинград. Пришли сутра, как положено, на причал. Погода в районе архипелага ясная, солнечная. Теплохода нет. Потянулись часы ожидания. Часов в 12 оставили на причале «смотрового» и ушли на Воскресенский скит. Радиосвязи у нас тогда с теплоходами не было. Созвониться с диспетчерскими службами на материке можно было тоже только мечтать. К 14 часам вновь явились на причал. Тишина. Посидели в молчании, покурили. Еле слышно плескалась Ладога в камнях у причала, прохладный ветерок с озера слегка шевелил листву кленов, в траве что-то пострекотывало, шуршало, возилось, муравьи тонкой струйкой неслышно топали через дорогу, покачивались на водной ряби чайки. Благостным было состояние в природе и в нашем настроении. Олег встал, потянулся и, ни к кому вроде не обращаясь, стоя к нам спиной, пробормотал: «Не послать ли нам гонца за бутылочкой винца?». Гена Куцеро с живостью подхватил: «Руки зябнут, ноги зябнут, не пора ли нам дерябнуть?». Женька Лукашевский с прямотой славянина тоже внес свою лепту: «А что, взалкаем, братие?!». Все эти, с позволения сказать, предложения были направлены Равилю. Он тогда был у нас старшим. Равиль ехидно отмалчивался. Не удержался и я: «Не пьешь вина — засохнет ум, под старость ничего не вспомнишь». Наконец Раф не выдержал: «Ладно, черт с вами, все равно "Шевченко" стоит на Глухом озере». Это был пароль, сигнал к атаке! Ура! Мы рванули к «Анкасаари».

Тут нужно пояснить, что это был за пароль и что такое «Анкасаари». Глухое, или Лещовое, озеро — это неглубокое, длиной около полутора километров внутреннее озеро на острове, с Ладогой соединено каналом шириной 5 метров и глубиной в полметра. Сообщить, что теплоход стоит на Глухом — значило объявить о том, что теплохода сегодня нет и не будет и, следовательно, все свободны. «Анкасаари» — так мы называли небольшое кафе на берегу, потому что буфетчицу звали Анна Ивановна, а «саари» по-фински — остров. Кафе это было островком гостеприимства и вкусности. Там подавали не только яичницу с ветчиной, но и жареного сига, и ряпушку, томленую в молоке по-карельски, и пироги с брусникой, да много чего еще. Водилось, конечно, и спиртное, причем в больших количествах.