Мари-Пьер Рэй - 1814. Царь в Париже

«Тысячу рад благодарю тебя, милый друг. (…) Вот мы и на пол пути между Базелем и Парижем, прямо посреди этой столь грозной Франции: а Франция не только не угрожает, но и принимает нас с распростертыми объятиями и считает друзьями.

Надежда и абсолютная вера в Бога, и Он решит все» {150} 150 Письмо Александра I Екатерине. Лангр, (17) 29 января 1814 г. // Переписка императора Александра I со сестрой великой княгиней Екатериной Павловной, принцессой Ольденбургской, королевой Вюртембергской. 1815–1818, опубликованная вел. кн. Николаем Михайловичем. СПб, 1910. С. 163. .

Вера в Провидение дарила царю оптимизм; полный спокойствия в окружении своих людей, он, казалось, был абсолютно уверен в грядущем успехе.

«Он и в сем походе был столь же весел, столь же любезен, как и в предыдущем, и таковым, как я после редко видал его в путешествиях и в дворцах его. Приучив себя с молодых лет переносить непостоянство стихий, он всегда был верхом в одном мундире, лучше всех одет; казалось, что он был не на войне, но поспешал на какой-нибудь веселый праздник» {151} 151 Михайловский-Данилевский А.И. Мемуары, 1814–1815. Указ. соч. С. 28. , — напишет Михайловский-Данилевский.

Тем не менее по мере своего продвижения русские офицеры испытывали все более смешанные чувства.

Некоторые превратили свое «посещение» Франции в самое настоящее интеллектуальное и литературное паломничество. В начале февраля, когда русские войска оккупировали департамент Верхняя Марна, поэт Батюшков отправился в замок Сире, где Вольтер неоднократно останавливался у своей возлюбленной мадам дю Шатле. Его пригласили туда два близких друга: барон Роже де Дамас и Александр Писарев, получившие ордера на расквартирование в замке. Трое друзей ужинали «в столовой, украшенной знаменами русских гренадеров» {152} 152 Ponfilly R. de. Guide des Russes en France. Op. cit. P. 345. , и в знак почтения к философу и его подруге вместе декламировали стихи из «Альзиры», трагедии Вольтера, написанной именно в замке Сире…

Другие, более многочисленные, были разочарованы, поскольку образ родины Просвещения, представлявшийся им в самых пышных красках, не сочетался с реальностью, которую они обнаружили. Конечно, Глинка хвалил качество французских дорог:

«Чудесные дороги! Проезжаем несколько станций, не спускаясь, не возвышаясь, все по ровной глади, как по натянутому холсту; ничто не остановит повозки, нигде не получишь толчка. Дорога чиста, как ток: на ней, как говорится, ни сучка ни задоринки. Я в первый раз отроду по такой прекрасной еду» {153} 153 Глинка Ф. H. Письма русского офицера о Польше. Указ. соч. С. 120, 132. Цит. по: Goubina М. La Perception réciproque des Français et des Russes dans la littérature, la presse et les archives (1812–1827). Диссертация, защищенная в университете Париж IV Сорбонна в 2007 г. Рукопись. С. 205. .

Но многие обращали внимание на убогость домов, на множество оборванцев и нищих, которых они встречали на своем пути, и даже, как это ни удивительно для французской национальной гордости, жаловались… на плохое качество хлеба!

«Несмотря на слова французов, приезжающих в Россию, несмотря на их кажущееся отвращение к черному хлебу русских крестьян, мы нигде во Франции не могли найти белого хлеба, даже в самых больших городах, как Труа, Лангр… Нам потребовались бесконечные усилия, чтобы добыть несколько хлебов, и то они оказались совершенно кислыми. А в Лангре вообще был всего один булочник, выпекавший белый хлеб», — жаловался А. Чертков» {154} 154 Чертков А.Д. Mon Journal de Voyage ou Itinéraire de route depuis les bords du Rhin jusqu’à Paris et puis mon séjour dans cette ville // 1812–1814. Секретная переписка генерала П.И. Багратиона Личные письма генерала H. Н. Раевского. Записки генерала М.С. Воронцова. Дневники офицеров русской армии 1812–1814 гг. М.: Терра, 1992. С. 419–420 (оригинал). С. 429 (перевод). .

Со своей стороны, Наполеон, до той поры остававшийся в Париже, руководивший военными операциями и логистикой издалека, забеспокоился о том, как развивается ситуация. Через месяц после начала вторжения он решил сам возглавить свои войска. 23 января, в снегопад, он принял в дворце Тюильри представителей Национальной гвардии, чтобы сообщить им свое решение. В этот торжественный момент, как вспоминала первая фрейлина императрицы, он не сдержал душивших его бурных чувств:

«23-го числа того же месяца, в воскресенье, офицеры парижской Национальной гвардии получили приказ прибыть в Тюильри, в Маршальский зал. Этот салон квадратной формы и очень обширный; он занимает первый этаж Часового павильона. Офицеры не знали причин этого созыва; их было 700–800 и все они были в мундирах. Их выстроили по кругу, по всему салону В полдень прибыл Наполеон. (…)