Ярослав Ивашкевич: Мать Иоанна от ангелов

Тем временем Казюк, шумно ступая, спустился по лестнице и, погасив свечку, вернулся по знакомому до мелочей переходу в гостевую горницу. Оглядев всех, кто там был, он с блуждающей, еле заметной усмешкой присел к столу, за которым сидели хозяева и гости. Пани Юзефа усмехнулась ему в ответ и спросила:

— Ну что, Казюк, проводил бедненького?

Казюк утвердительно кивнул.

— Он лег спать.

— А водку все же выпил, — сказал Володкович, стукнув черным крючковатым пальцем по столу. — Не такой уж, видно, он воздержный.

Истопник засмеялся.

Володкович, изрядно навеселе, подтолкнул ксендзова парубка, который, чавкая, жевал огромные куски колбасы.

— Ну-ка, скажи ты, — вскричал он, — ты их все время видишь там, в их монастыре, воздержные они или нет?

— Воздержные, воздержные, — давясь колбасой, произнес возница, — только гроша за душой у них нет.

— Бедные?

— Ну нет! Есть там одна женщина, вдова, пани Сыруц, так она им то денег даст, то подсвинка…

— И что? Лопают сало? Лопают?

— А что поделаешь? Другой еды у них нет…

Володкович бурно захохотал и обнял пани Юзю, та со страху подскочила, но, видя, что пьяный шляхтич ничего дурного не делает, осталась на месте и даже налила еще по стаканчику.

— Ну, а наши людыньские сестрички, — спросил он, — тоже едят свиное мясо?

— Зачем им свиное мясо? — сказала пани Юзя. — У них есть другие удовольствия…

И она плотоядно захихикала.

Пан Янко, сидевший рядом, хлопнул жену по спине.

— Что ты тут болтаешь, да еще на ночь глядя.

— Все это знают, — возразила толстуха.

— А что мне с того, что все знают! Не болтай, и все. Еще, упаси бог, в недобрый час помянешь…

Тут истопник басовито вставил:

— Я из пани хозяйки мигом беса выгоню. Клин клином вышибают.

Пани Юзя засмеялась, потом лицо ее стало серьезным.

— Нельзя так говорить, пан Одрын. Тут страшные дела творятся.

Володкович придвинулся к пани Юзе и, тараща глаза, сказал:

— Не будь я Винцентий, скажи нам, пани Юзефа, скажи нам всю правду, что там делается в этом монастыре. Как там бесы куролесят? Ух, так мае любопытно, что до завтра, право, не дотерплю… — И крепко потер руками, чуть искры из них не посыпались.

— Завтра экзорцизмов не будет, — степенно ответила пани Юзя.

— О, жаль! А послезавтра?

— И послезавтра не будет — монахини наши на исповедь идут.

— На исповедь? Дьявол у них внутри сидит, а они на исповедь ходят?

— Дьявол дьяволом, а бог богом, — изрек Одрын, даже Казюк поднял задумчивое лицо и внимательно на него посмотрел. Одрын слегка смутился под этим взглядом.

— Не болтайте такое попусту, — добавил пан Янко.

— Как попусту, дорогой пан хозяин, как попусту? — трясся от смеха Володкович. — Да ведь это для моего поучения пани должна мне рассказать все — какие они, эти монашки, да как все это получилось. Правда ли, что ксендз Гарнец был колдун? И как там вышло с этим чудаком? Ну, что же вы все молчите?

Действительно, в эту минуту пани Юзя отошла к стойке и словно бы чем-то там занялась, а остальные опустили головы над столом и даже не смотрели на Володковича. Тот окинул компанию быстрым взглядом своих маленьких, круглых глазок и вдруг захихикал — все вздрогнули.

— Ах боже, да вы, знать, правду скорбите по покойном ксендзе!

— Скорбеть не скорбим, — глубоким басом молвил Казюк, — а все равно жаль человека, даже самого дурного.

— А какой он был? — спросил Володкович.

— Святым-то не был, — серьезно сказал Янко.

— А мясо шипело, как у кабана, — с отвращением сказал Одрын.

— Как это можно вот так жечь человека? — вдруг неожиданно для всех сказал парубок ксендза.

— Ешь, ешь, — ответил ему на это Володкович.

— Ешь, ешь, — мягко повторил Казюк.

Парубок с приязнью взглянул на Казюка и умолк. Вскоре и есть перестал.

— И как же его сожгли? — спрашивал неугомонный Володкович. — Взяли, потащили да и сожгли? А облачение-то с него сняли?

— Облачение на огне сгорает, и человек остается голый, — деловито пояснил Одрын.

— Суд был… епископский, — сказал хозяин.

— Те-те! — удивлялся Володкович. — Епископы приезжали? Да? И осудили его? Ну, значит, ясно, что он был чернокнижник, раз епископы осудили. Право слово! Уж я-то верю в нашу святую католическую церковь… — И он вдруг разразился бессмысленным смехом. Сивуха заметно на него подействовала.

Пани Юзя перекрестилась широко, почти по-православному.

— Упаси нас, боже, — прошептала она, — упаси от дурного слова.