Майкл Карлей - 1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны

Кабинет обсуждал советское молчание всю середину ноября и мог только выдвигать различные версии о причинах, базируясь на тех ошибочных предположениях, которыми поделился с Галифаксом Криппс. Правда, Форин офис и не старался создавать впечатление, что очень спешит начать переговоры, из-за опасений, что Советы ужесточат свои требования, но британское терпение начало иссякать. 59 Тем временем Майский продолжал вести свою линию, теперь уже с Эллиотом, сказав тому (по словам самого Эллиота), что «постоянно держит связь со своим правительством, которое очень заинтересовано в улучшении отношений с Великобританией». В своем отчете об этой встрече Майский сообщал, что вел беседу с министром вполне в духе молотовской телеграммы от 11 ноября. «Эллиот был очень доволен нашим положительным отношением к улучшению англо-советских отношений». Тут опять те же самые речи и та же самая мошенническая тактика, которую Майский уже использовал на встрече с Черчиллем. Согласно отчету Майского, Эллиот коснулся взаимных подозрений, и тут Майский не стал его успокаивать, несмотря на все свое желание улучшать англо-советские отношения. 60 Чрезмерное рвение посла сыграло с ним злую шутку: теперь ему приходилось хитрить с чиновниками Форин офиса, которые записывали эту странную игру на счет советского правительства, которое обо всем этом и понятия не имело, если судить по инструкциям Молотова.

Суриц в Париже с такими проблемами не сталкивался, потому что французы были еще меньше, чем англичане заинтересованы в улучшении отношений. Однако в октябре Суриц отметил, что французское общественное мнение склоняется к точке зрения Манделя-Черчилля на события в Польше и в Прибалтике, и появляются признаки, что французы хотели бы восстановить контакты. Но в ноябре, когда отношения с Лондоном пошли на спад, похожие процессы начались и в Париже. «В гораздо более острой степени, чем когда-либо, — сообщал Суриц, — наши взаимоотношения с Францией сейчас отягощаются соображениями внутренней политики. В кругах Кэ д`Орсе говорят, что Даладье по этим соображениям не может выявить своего «в общем благоприятного отношения к внешней политике СССР». Это «нежелание выявить» принимает форму, близкую к бойкоту нашего полпредства». Никто из французских министров или высокопоставленных чиновников не мог принять приглашения из советского посольства без особого на то разрешения, а таковые разрешения выдавались очень туго. Репрессии против французских коммунистов зашли настолько далеко, что это вызвало раскол в кабинете, часть его считала, что это может нанести вред военным усилиям Франции или ее отношениям с Советским Союзом. 61

Терпение британского кабинета лопнуло 23 ноября — Галифакс был уполномочен увидеться с Майским и выяснить, есть ли какие-то новости из Москвы. Но Батлер все же решил подготовить почву и встретиться с Майским за несколько дней до его дискуссии с министром иностранных дел (которая была назначена на 27 ноября), чтобы еще раз довести до сведения посла позиции Черчилля и других министров. 62 Согласно отчету Майского, теперь Галифакс ставил вопрос ребром: хотите вы торговых переговоров или нет? Британское правительство абсолютно ясно дало понять, что хотело бы улучшений в англо-советских отношениях, но долгое молчание Москвы вызывает подозрения в том, намерено ли советское руководство вообще вести переговоры. Майский ответил, что такие подозрения лишены каких-либо оснований — вот уж никак не отражение молотовской позиции, а скорее попытка спасти собственную политику. Послу ничего не оставалось, как только подогревать интерес англичан к переговорам. Но все же он осторожно намекнул Галифаксу, что само британское правительство тоже не особенно спешит с переговорами, с чем министр вынужден был согласиться. По словам Галифакса, Майский отвечал на вопросы «путано и с некоторым смущением», вполне возможно, что так оно и было. Как понял Галифакс, посол просто «озвучивал линию партии», но больше похоже на то, что Майский больше старался не запутаться в собственной лжи. Сам посол рисовал свое поведение во время встречи как прямое и твердое, но Галифакс видел перед собой увертливого, скользкого, путающегося в словах, немного смущенного посла.

Галифакс посетовал о недавних резких выступлениях советской прессы, которые подразумевали недружественную или даже враждебную позицию по отношению к Британии. Майский ответил, что это просто отплата той же монетой за выступления британской прессы, и отражает общее мнение, что британское правительство, где только может, работает против советских интересов. «Я ответил м-ру Майскому, — пишет Галифакс, — что правительство Е. В. заботится прежде всего о собственных интересах и ничего больше». По словам же Майского, Галифакс «вдруг весь покраснел (чего с ним никогда не бывает), взволновался и почти с запальчивостью стал доказывать, что подозрение Советского правительства (я упоминал не о советском правительстве, а лишь о нашем общественном мнении) решительно ни на чем не основано». 63 Отчет Галифакса безоговорочно подтверждает версию Майского, но такие обмены «любезностями» были не столь уж редки за последние двадцать лет. Каждый указывал друг другу на соринку в его глазу, не замечая бревна в своем. «Слова костей не ломят», говаривали советские дипломаты, однако были точно так же чувствительны к нападкам в британской прессе.