Эрнст Добльхофер - История письма - Эволюция письменности от Древнего Египта до наших дней.

«Только вдохновение — вот настоящая жизнь», — сказал Шампольон как-то позднее, и эта фраза стала девизом его жизни. Но впервые вдохновение со всей силой овладело еще не достигшим двенадцатилетнего возраста мальчуганом перед египетскими сокровищами Фурье, манившими к себе своей таинственностью; здесь со всем упоением он отдался во власть этого вдохновения, чтобы уже никогда с ним не расставаться.

Но можно ли удивляться тому, что у ребенка оно проявлялось по-детски, что истинное призвание и переливающийся через край избыток духовных сил нашли самый удивительный выход?

Все, что ему попадается под руку, он испещряет странными письменными знаками, называя их иероглифами; жадно набрасывается на всякий новый учебный материал и засыпает вопросами всегда готового прийти на помощь брата. Но поскольку он не может еще погрузиться в «египтологию», его энергия и жажда деятельности находят применение в других областях. Так, на основе «Жизнеописаний» Плутарха создается целая галерея античных героев в виде картонных медальонов; он пишет «Историю знаменитых собак», славные дела которых венчают похождения Аргоса, собаки Одиссея. Он собирает материал для «Хронологии от Адама до Шампольона-младшего», ибо пришло-де, наконец, время раз и навсегда покончить с ненадежностью и скудностью существующих исторических таблиц! А однажды его застигли на месте преступления, когда он расположился на полу в комнате брата, разложив вокруг себя целый ворох страниц, вырезанных из книг Жака-Жозефа. Но ведь это были как раз те места из Геродота и Страбона, Диодора, Плиния и Плутарха, где речь шла о Древнем Египте! И брат, быстро преодолев скорбь по поводу столь варварского обращения со своими любимыми книгами, похвалил малыша за его стремление к систематическому исследованию.

Рис. 40. Наполеон Бонапарт.

Похвала пришла и из школы. «Я очень доволен господином Шампольоном-младшим», — писал аббат Дюссер, а за этим последовала и самая высокая награда: брат разрешил жаждущему знаний мальчику изучать еще три языка: арабский, сирийский и «халдейский»! Погруженный в науку двенадцатилетний исследователь иной раз оказывался и на ложном пути, и «китайские духи», которых в свое время заклинал еще де Гинь, начали было обступать и его, и лишь твердая рука брата отогнала эти призраки.

Между тем в Гренобле Наполеон открыл полувоенный лицей с интернатом; его отныне должен был посещать и Жан-Франсуа Шампольон. Несмотря на некоторую свободу и предоставленные ему льготы, мальчика давили военная дисциплина и монотонность армейского учебного заведения. В это же время он познакомился у Фурье с Домом Рафаэлем, в прошлом коптским монахом, который сослужил важную службу Наполеону и французской армии в Египте и за это был назначен преподавателем арабского языка в Школу восточных языков в Париже. Эта встреча имела особенно большое значение для Шампольона именно теперь, когда он, занимаясь самостоятельно, приобрел серьезные познания (при этом он испортил себе зрение и здоровье, так как тайком читал по ночам). Труды академиков де Гиня и Бартелеми указали ему на общность коптского и древнеегипетского языков, а статья патера Бонжура о ватиканских коптских манускриптах укрепила его в мысли, что только изучение полузабытого коптского языка могло бы привести к открытию древнеегипетского языка и дешифровке древнеегипетской письменности.

«Пришли мне „Записки“ Академии надписей (в них десятки лет назад печатались статьи де Гиня и Бартелеми), — писал он своему брату. — Ведь невозможно же читать все время только таких серьезных авторов, как Кондильяк». Так четырнадцатилетний мальчик пришел к чтению ученых трудов.

В конце концов Фурье все-таки вызволил этого «горячего жеребенка, которому полагается тройная порция овса», из тесной конюшни лицея. С помощью того же Фурье Шампольон познакомился с «Consilium Aegyptiacum» Лейбница. Развитый не по летам мальчик пылко надеялся на то, что император Наполеон когда-нибудь сможет совершить то, чего не сделал Людовик XIV, и что не удалось генералу Бонапарту, — превратить Египет в центр цивилизованного мира. «Я все время думаю, что я в Египте», — все вновь и вновь повторял Жан-Франсуа, и наконец со всей непосредственностью юности он взялся за подготовку своего первого научного труда «Египет при фараонах».