Пер Лагерквист: Святая земля

- Это вовсе не жертвенный огонь, - сказала она. - Хотя дрова из дерева, которое некогда почиталось священным. Видно, что это корни священного дерева и что горят они против своей воли.

Голос ее был глух и мрачен, но все-таки это был женский голос.

- Почему вы здесь живете? Ведь этот дом вовсе не предназначен для людей. Да и Он покинул его давным-давно.

- Мы прибыли сюда с моря, - ответил То-вий. - И явились не по своей воле. Мы держали путь совсем к другим берегам.

Она кивнула головой, словно знала, о чем идет речь:

- Ты - пилигрим?

- Да, - ответил он. - Вернее, когда-то был им.

Она снова кивнула, казалось, она знала все на; свете.

- А слепой человек, кто он? Он, верно, не плыл к Святой земле, он просто не мог быть и том корабле.

- Нет, - ответил ей сам Джованни.

И хотя голос его был слаб, произнес он эти слова очень решительно, почти резко.

Его силы были теперь настолько истощены, что казалось, долго он не проживет. Но ведь надо было ответить на ее вопрос, и в эту минуту пробудилось все его прежнее своеволие и упрямство.

- Я не плыл никуда, - добавил он.

- Знаю. Но тебя все равно высадили здесь на берегу, и ты поселился в храме, хотя он давным-давно разрушился. Преследует, видно, тебя твоя судьба.

- Судьба? Я сплю здесь во тьме, на подстилке из камыша, и в храме это или нет, мне совершенно все равно. Храмы для меня не существуют.

- И для меня тоже. Слишком много я видела, как рушатся храмы, и знаю, что в конце концов обрушатся все. А потом? Как будет потом?

- Мне это все равно.

- И мне тоже. Но мы можем беседовать с тобой, ты и я; я редко могу это сказать о ком-то другом, даже если обмениваюсь с ним мыслями. А мы с тобой понимаем друг друга. Ты провидел многое, как и я. Но я вынуждена была это делать, зачастую безрадостно. У людей столько надежд! Но к чему все это? Они в самом деле стали бы счастливее, если бы надежды эти сбылись? Ты веришь, что они сбудутся?

- Нет, никогда я не верил в это.

- Никогда?

Джованни не ответил. Казалось, ее слова удивили его, а он ведь не мог видеть ее лица, да и вообще знать не знал, кто она.

- Ты, верно, не всегда был таким, как теперь? - продолжала она.

- Вероятно, нет. Я прожил долгую жизнь.

- Да, должно быть, это так. У тебя немного усталый вид, такой, словно ты нуждаешься в покое.

- Я не устал. Но ведь когда-нибудь всему на свете приходит конец! Ты об этом? А вообще, кто ты такая? И зачем пришла?

- Я пришла, чтоб освободить тебя.

- Освободить? От чего?

Женщина с маленькой плетеной корзинкой некоторое время сидела молча. Потом она протянула руку и схватила медальон, висевший на поросшей седыми волосами груди старика.

- Что это у тебя на груди? - спросила она. - Медальон?

Джованни немного приподнялся, словно тоже для того, чтобы посмотреть или помешать ей сделать то, что она собиралась. Она открыла медальон.

- Ты знаешь, что он пустой?

- Да.

- И все-таки носишь его на груди. Постоянно носишь на груди. Это удивительно! Зачем ты это делаешь?

- Я не могу тебе ответить. Я и сам не знаю.

- Не знаешь?

- Нет. Если бы ты могла объяснить мне это, ты бы открыла многие тайны.

- Пожалуй, я бы могла это сделать. Но зачем мне это?

Она снова закрыла медальон; раздался слабый щелчок.

Но вместо того, чтобы снова положить медальон обратно, на седые волосы, прикрывавшие его грудь, она осторожно сняла его, приподняв тонкую цепочку на шее Джованни.

- К чему все это, - тихонько пробормотала она, как бы про себя.

А голова Джованни опустилась на постель. Он был мертв.

Она слегка погладила его по лбу.

- Теперь спи спокойно, - прошептала она.

Лицо его казалось спокойным, словно он обрел мир.

Товий взволнованно поднялся и подошел к ним.

- Что ты наделала! Ты убила его!

Но, увидев лицо старика, он замолчал и тихо встал рядом. Он понял: свершилось то, что должно было свершиться. В изборожденной странными морщинами бледной руке женщины лежал медальон с истонченной временем цепочкой. Она посмотрела на медальон, а потом на того, кто стоял рядом.

- Что нам делать с ним? - спросила она. - Ведь кто-то должен носить его. Разве не так?

Товий ничего не ответил.

- Ты хочешь носить его?

И Товий вновь не ответил ни слова. Но когда она протянула ему медальон, он встал на колени и позволил ей надеть медальон себе на шею.

В тот же день к вечеру стало известно, что младенец, который жил в лачуге, умер. Обнаружил это его отец, вернувшись домой, и сказал про это пастухам. Было странно, что он сказал об этом очень спокойно, не выказывая свое горе. Им казалось даже, будто он был готов к этому.