Пер Лагерквист - Святая земля

Пока лысому нужно было заставить птенца лежать спокойно, он держал нож в зубах, теперь же он взял нож в руку и разрезал птенца сверху донизу. Потом он разломал его, разорвал половинки стал пристально разглядывать его внутренности.

Сердце у птенца продолжало биться. Даже теперь он не издал ни одного жалобного звука и, разумеется, тут же подох. А лысый все продолжал разглядывать его внутренности, наклонив над ними свою маленькую лысую голову на тонкой шее, сам похожий на птицу. Товий подумал, что внутренности выглядели такими чистыми и безвредными и, на удивление, не издавали никакой вони, хотя несчастный птенец был из числа птиц, питающихся падалью.

Ему было трудно понять смысл того, что он увидел. Но один пастух шепотом объяснил ему кое-что. Лысый, человек большой премудрости, хочет узнать, что за беда постигла их из-за этих злых чужих птиц и как можно от них защититься. Поэтому-то им так важно было поглядеть, что он делает. А когда Товий окинул взглядом лица пастухов, он заметил, что они взволнованы, что все они следят за тем, что делает лысый, с большим интересом и воодушевлением. Но самым удивительным было то, что смотреть, как мучается несчастный пойманный птенец, доставляло им какое-то удовлетворение, будто они мстили ему за то, что пришлось пережить им самим. Наверное, они сами этого не знали, но их лица выдавали эти чувства. Это сильно удивило его, ведь на их лицах нсегда было выражение такой кротости и умиротворения, что Товий связывал с ними представление о душевном покое. Теперь их лица выражали (овеем иные чувства, и этого нельзя было не заметить.

Вернувшись назад к слепому, он рассказал о том, что видел. Джованни нашел поведение лысого нелепым и не усмотрел никакой связи в этом с бедой, постигшей пастухов. Правда, решил он, быть может, лысый обладает тайной силой и обнаружил что-то. Но больше всего старика заинтересовало то, что Товий рассказал ему про пастухов, про то, как изменилось выражение их лиц, когда они смотрели на мучения птенца, что лица их выражали чувство удовлетворения отмщением тому, кто, в сущности, был ни в чем не повинен. Это совпадало с его собственным представлением о людях, которое эти бесхитростные и честные пастухи поколебали своей кротостью, своим поклонением младенцу, явившемуся к ним и лежащему в хижине на охапке соломы в ожидании, когда настанет час провозгласить свое тысячелетнее царство.

Лысый, разумеется, не рассказал, что он нашел, роясь в кишках птенца, но недаром именно после этого на алтаре разрушенного храма был принесен в жертву ягненок. Чума продолжала косить скот, и надо было что-то делать, чтобы отвести беду, умилостивить кого-то. Кого? Этого не знал никто, даже лысый, заставивший ягненка в святая святых на алтаре истекать кровью как можно дольше, чтобы доставить удовольствие и неведомому богу, и себе самому.

В храме собрались все пастухи, не один-два, а все. Молча, вдохновенно смотрели они на то, чего понять не могли.

Равнину за стенами храма - насколько хватало глаз - заполонили стада, казалось, животные были тоже причастны к тому, что совершалось в святилище. Никто не пригонял их сюда, они сами последовали за пастухами.

А ягненок безропотно позволил принести себя в жертву, словно понимая важность и неотвратимость этого. Он вовсе не противился в отличие от птенца, до последнего мгновения бившегося в руках своего убийцы. Ягненок нисколько не противился и покорно дал себя убить. И древний алтарь еще раз обагрился кровью, невинной кровью. Еще раз. И верно, не в последний.

А поодаль стоял одинокий, поверженный и вновь обретенный бог, глядя с насмешливой улыбкой на то, что творили люди.

И жертва эта ни к чему не привела.

В долину с гор спустилась женщина. В руках она несла корзинку, сплетенную из прутьев ивы, корзинку, в которой сидела маленькая ядовитая змейка. Корзинка была прикрыта круглой крышкой, и женщина несла ее за ручку, также сплетенную из прутьев ивы. Окутанная голубым туманом, она медленно спускалась с гор, и никто не знал, что она приближается.

Когда она спустилась вниз, в долину, прямо перед ней, хотя и не очень близко, оказался разрушенный храм. И она продолжила свой путь прямо к нему. Товий увидел, что она идет, и крайне удивился при виде женщины. Его удивление ничуть не уменьшилось, когда она подошла к ним среди колонн и как ни в чем не бывало уселась у очага, так, словно была желанной гостьей. Она заглянула в огонь костра, змеившийся вдоль стен храма, стен, еще оставшихся от прежних времен.